Почему же нет взрыва? Неужели Лукашик оглох?
Вдруг что-то тяжелое больно стукнуло Лукашика по голове, а через секунду он почувствовал, как на него кто-то навалился. Он закричал от отчаяния, все поняв: на голову ему упала связка гранат, а за нею сполз и Чижов. Лукашик сжался в комок, рванулся, с ужасом ожидая взрыва, сбросил с себя обмякшее тело Чижова и выскочил из траншеи. Он ничего не слышал и не видел, только знал, что рядом обрыв, речка, и кубарем полетел вниз, прямо в воду.
Он нырнул, отплыл от берега и, высунув голову, отдышался. Ему казалось, что кругом тихо, только по воде почему-то прыгали фонтанчики.
Вконец обессиленный, Лукашик затаился возле правого берега и стал ждать.
8
Когда Валя услышала, что началась война, у нее внутри будто что-то оборвалось. Она сразу повзрослела и поняла, что к прошлому дороги больше нет...
Однако жизнь шла своим чередом. Валя записалась на строительство военного аэродрома. Там работали сотни две людей, в основном женщины и подростки. Каждое утро Валя вставала в шесть часов. Торопливо кипятила чай, завтракала, клала в школьный портфель два ломтя хлеба, намазанные маслом, и шла на аэродром.
Идти ей было километров пять, и все лесом. Это время она считала самым лучшим за весь тревожный и тяжелый день.
Она шла и думала, вспоминала прошлое, мечтала. Лес всегда бодрил ее. Он никогда не дремал: полнился жизнью, пел.
Валю покоряла красота его песни, широкой и напевной. Песня плыла медленно, как текут реки этого края, как говорят здешние люди. Тянуло остановиться, отдохнуть, набраться сил. Солнечным утром, когда на листьях и траве блестит роса, когда воздух звенит от гомона лесных птах, приятно идти под зелеными кронами и думать бесконечные думы.
Правда, в последние дни мысли ее стали тревожные. Ее беспокоило не то, что будет с нею, нет! Ее пугало, что немцы рвутся на восток, что наша армия не может их остановить и вынуждена отступать, бросая на произвол судьбы миллионы людей. До каких же пор это будет? Неужели вражеская сила докатится и сюда?
А что теперь с ее мужем? Где он? Жив ли? Ему, наверное, теперь тяжело, во сто крат тяжелее, чем ей,— ведь на его плечи легла ответственность за жизнь всего народа, всей страны. Только бы он выстоял, не сломался, не погиб нелепой смертью. И незаметно тихий, едва уловимый шум леса переходил в Валином воображении в грозовой гром канонады, в дикий вой вражеских самолетов, наполнялся предсмертным криком раненых, перерастал в нестройную похоронную музыку пулеметов и моторов. Валя невольно затыкала уши и пускалась бежать, чтобы спастись от назойливых образов-мыслей, чтобы не оставаться с ними наедине,— они, казалось, могут довести до сумасшествия.
Она попадала в кипучий людской муравейник, и у нее становилось легче на душе. Брала лопату и начинала работать — упорно, до самозабвения.
Женщины и девушки расширяли небольшой старый аэродром, на котором стояло несколько легких самолетов.
Солнце летом встает быстро, и лучи его с самого утра не щадят людей.
Для Вали не было новостью держать лопату в руках, однако первые дни работы на аэродроме дались нелегко.
С непривычки болела спина — нельзя было согнуться. Ладони горели от мозолей, лопата выпадала из рук. Мучила жажда. Люди не отходили от бочки с водой. Лица их блестели от пота, будто смазанные жиром.
Силы всем придавали наши самолеты, которые с рассветом начинали свои полеты.
Люди задирали головы, провожая каждую машину, и с тревогой ожидали ее возвращения. Проходило с полчаса, и над лесом, почти цепляясь фюзеляжем за вершины деревьев, показывался тупоносый истребитель.
Чаще всего пилот выскакивал из кабины, как только переставали вращаться лопасти винта. Однажды летчика доставали из машины: он был ранен в голову, а весь самолет был изрешечен пулями.
Такое зрелище угнетало людей, и лопаты мелькали не так часто, земля отлетала не так далеко. Опускались руки: может, то, что они делают, уже не нужно? Но это были короткие минуты отчаянья. Люди собирали в кулак свою волю и работали с еще большим упорством.
Сегодня Валя ощущала какую-то усталость и вялость во всем теле — как будто не выспалась. Слепило солнце; на небе — ни облачка, оно чистое, как двор у хорошего хозяина. И только шмелиное гудение, то близкое, то далекое — самолеты, а чьи, не разберешь.