После обеда работалось тяжелее — хотелось спать. Руки поднимались механически, как чужие. Раз-два, раз-два... Мелькает лопата, серыми комьями падает земля. Удары лопат сливаются в один протяжный и невыразительный звон.
Валя с силой вгоняет лопату в сухую землю и поправляет косынку. Не слушаются пальцы, шершавые, распухшие, потрескавшиеся. Тонкие волокна шелка цепляются за руки, будто они вымазаны в смоле. Валя проводит ладонью по платью и чувствует, как горят мозоли.
Снова гул. Валя прислушалась. На север, в сторону города, плыли тяжелые машины. Город неожиданно встретил их зенитным огнем. В тот же миг первый самолет нырнул вниз, и из-под фюзеляжа посыпались бомбы. Взрывы слились в один мощный аккорд, от которого вздрогнула земля.
Шесть самолетов, как коршуны, начали кружить над городом.
Женщины в ужасе бросились к лесу, к ангарам, где недавно стояли самолеты. Бойцы из охраны преградили им дорогу, успокаивая и уговаривая не поднимать паники.
Самолеты начали брать правее, ближе к станции. Взрывы один за другим сотрясали воздух. Жуткий рев моторов резал по сердцу и леденил кровь.
Было обидно, что не слышно наших истребителей, что затихли вдруг зенитки...
Наконец из-за леса выскочили и начали приземляться наши самолеты. Они спешили заправиться горючим.
Те, что поднялись первыми, сразу брали курс на город, уже дымившийся от пожаров. Но было поздно: немецкие бомбовозы, разгрузившись, удалялись на запад.
Вечером Валя, присоединившись к людям, шла домой. Никто не думал, что завтра придется тут работать. Хотя штатские люди не совсем разбираются в тактике и стратегии, однако и они поняли, что немцы готовятся к наступлению.
Уже совсем стемнело, когда Валя, обессиленная, выбралась из леса. Шоссе гудело и плыло. Машины, пушки, обозы двигались на восток. Шли и ехали беженцы. На обочинах валялись чемоданы и узлы.
Сначала у Вали появилось желание, не заходя домой, пойти с этим потоком на восток. Только крайняя усталость и какой-то неясный страх остановили ее, и она вслед за своими односельчанами стала отдаляться от бурлящей лавины беженцев. «Завтра, завтра...» — повторяла про себя Валя.
А назавтра, под утро, еще не успело взойти солнце, начался бой на подступах к городу. Больше часа били пушки. Темная дымовая завеса поднялась на юго-востоке. Взрывы сливались в сплошной тяжелый, угрожающий гул, от которого дрожала земля.
Трое суток стоял над шоссе назойливый рев моторов. Черной тучей наступали немцы. И у Вали впервые за эти дни появилась тревожная мысль: «А выстоим ли мы перед такой силой?»
Увидела Валя немцев только на четвертый день после их прихода. Она была во дворе, когда к избе, поставив велосипеды на улице, направились трое немцев. У Вали похолодело внутри, когда она увидела, что прямо на нее идет, стуча тяжелыми сапогами, коренастый пожилой немец с седыми волосами, стриженными ежиком, с засученными рукавами, в зеленоватом мундире с большущими карманами. Немец что-то сказал, но Валя не повяла, хотя немного и знала их язык. Она растерянно молчала. Тогда он улыбнулся, обнажив две подковы блестящих зубов, и сказал выразительно по-польски:
— Млека, паненка!
За его спиной стояли два молодых солдата, оба русые, длинноволосые, и тоже улыбались, а она не шевелилась, как прикованная, и ничего не могла произнести.
— Не буй сен,— снова сказал пожилой немец.
Она поняла это, как и слова про молоко, кивнула головой и пошла в избу. Хозяйки как раз не было, Валя сама взяла с полочки полный кувшин свежего молока и вынесла на улицу. Она ждала, что немец прикажет ей попробовать сначала самой, но тот взял из ее дрожащей руки полную кружку и выпил за несколько глотков. За ним, не сводя с Вали глаз, выпили молодые солдаты. Они переглядывались между собой и улыбались.
Передохнув, немцы выпили еще по кружке. Они все время говорили о чем-то, но очень быстро, и Валя ничего не поняла, кроме знакомых слов: «молодая», «большевики». Наконец солдаты сказали «данке» и пошли к своим велосипедам, оглядываясь и улыбаясь Вале.
А она, пораженная, долго стояла во дворе. Вот они, завоеватели...
«Смотри, карманы какие... Весь мир хотят в них положить. «Млека, паненка». Гады! Польшу уже ограбили, язык специально изучили, чтоб поляки не могли ничего утаить... Скалятся, добренькие... Да только возрази им, как сразу покажут волчью натуру. Недаром в руках такое оружие...»
Так думала Валя, стоя на пороге и печально глядя вдаль...
Прошло несколько дней, и немцы начали вводить «новые» порядки. Как грибы после дождя, появлялись старосты, бургомистры, полиция. Безо всякого суда, по доносу расстреливали людей — коммунистов и бывших активистов.