Был в деревне свой клуб, по праздникам там собиралась молодежь — потанцевать, посмотреть кино. Приходили туда и учителя, особенно часто на колхозные собрания. Время было неспокойное: на западе бряцала оружием Германия. Недавно была разбита панская Польша, немецкие полчища топтали поля Франции, Голландии, Бельгии, высаживались в Скандинавии. Пахло дымом и порохом.
Но все это, казалось, совсем не интересовало Лукашика, и он редко выходил из дому. Иной раз только оставался на занятия физического кружка, который вел как преподаватель физики. Стефенсон, Макферсон, Лавуазье, Ломоносов, Попов — вот кто были его кумирами, кому он поклонялся, кого любил. Эту любовь он передавал и детям. Особенно тянулись к нему мальчишки,— они любили смотреть, как уверенно он доказывает опытами несостоятельность вечного двигателя или демонстрирует модель двигателя внутреннего сгорания.
Говорили, что на уроках Лукашика царит тишина, что он никогда не пересказывает материал учебника, а дает новое, о чем не слышали дети. За это, видимо, и прослыл он ереди учеников, да и среди жителей всей деревни, человеком ученым.
Таков был этот непонятный Лукашик, и Валя все чаще и чаще задумывалась о нем.
А ведь если хорошенько присмотреться, ничего и не было в нем такого, что могло бы заворожить девушку. Он не отличался ни красотой лица, ни стройностью фигуры. Это был, казалось, самый обыкновенный человек, но Валя чувствовала в нем какую-то внутреннюю силу, которую он старался не показывать. Может, это была даже не сила, а затаенное от людей горе или слабость, которую стыдливо прячут от чужих глаз.
Однажды погожим воскресным днем Валю потянуло на природу. Взяв с собой первую книгу «Тихого Дона», она загуменьями пошла в лес, который начинался сразу за деревней.
Стоял ласковый осенний день. Еще по-летнему теплое солнце золотило пожелтевшую листву берез, ветерок покачивал ветви, срывая с них листок за листком.
То и дело попадались грибы. Вот она чуть не наступила на большущий, с шоколадной шляпкой боровик, нагнулась, сорвала его. Ножка сразу вогнулась под пальцами, хрустнула. Червивая — определила Валя. Она разломала шляпку — и тут были черви. Валя отбросила гриб подальше и пошла. Под ногами шелестели листья, устилавшие землю, потрескивали сухие ветки.
Она долго не могла найти подходящего места: то попадалась слишком затененная полянка, то на ней не оказывалось травы, то вытоптанная тропинка мешала девушке остановиться. Валя шла все глубже в лес. Вот знакомый старый дуб — ствол его раздваивается у самого комля. Она не впервые была в этом лесу и помнила, что скоро должна появиться лужайка с молодыми березками, где много пней — следов старой порубки.
Густой бледно-зеленый мох гладким ковром устилал землю, кое-где сквозь него пробивались пожелтевшие тонкие травинки.
Вот и поляна. Валя раздвинула руками податливые ветки кустарника, ступила еще шаг и от удивления чуть не вскрикнула: на траве лежал человек. Он был раздет до пояса, лицо закрывала книга в ярко-красной обложке.
Валя постояла минуту, потом осторожно начала отступать назад. В эту минуту мужчина стремительно приподнялся, будто его что-то укололо, сел.
Книга упала на колени. Лицо закрыли длинные русые волосы. Человек отбросил их пальцами, потянулся. Тугие мускулы рук и груди заиграли под загорелой кожей.
Валя удивилась еще больше, когда узнала Лукашика. Непонятное волнение охватило ее. Захотелось подойти к нему, поздороваться, сказать что-нибудь. Но одновременно возникло и другое чувство, которое оказалось сильнее первого: страх. Неизъяснимый девичий страх сковал ее, она смотрела на Лукашика уже не как на коллегу, а как на мужчину, перед которым она может не устоять. Никогда ранее не испытывала Валя такого страха перед мужчиной, а вот перед Лукашиком она вдруг почувствовала себя слабой и беспомощной. И если только он разгадает ее теперешнее состояние, она пропала...
Не разбирая дороги, Валя бросилась прочь. «Дальше, дальше от него»,— подгоняла она себя. И только когда ей стало не хватать воздуха, а ноги в коленях изгибались от изнеможения, она остановилась и перевела дыхание, постепенно успокаиваясь.
С того дня Валя старалась обходить Лукашика стороной, чтобы не попасться ему на глаза, чтобы вновь не проснулось в ее груди то постыдное, как она считала, ощущение слабости перед его мужской силой.
Валя опасалась, как бы он по глазам не прочитал ее тайные мысли и страхи, как бы не подумал, что она потеряла из-за него голову.
Но Лукашик, как нарочно, иной раз что-то забывал в учительской, а однажды долго стоял перед новым расписанием. Он по-прежнему бросал на нее короткие взгляды, но было теперь в них что-то невысказанное, загадочное, после чего хотелось спросить: «Что вы обо мне знаете?»