— Нет... А что ты этим хочешь сказать? — Валя вдруг смутилась, уловив в его словах не то насмешку, не то подозрительное любопытство.
— Ничего, я просто так, пошутил,— ответил Лукашик и, подойдя к стене, щелкнул пальцем по фотографии.— Столько девчат... А где ж хлопцы?
— На нашем курсе был только один, да и тот заболел, когда надо было сниматься. Вот мы и без хлопцев...
Лукашик чувствовал себя неуверенно. Что-то сковывало его. Казалось, и говорить ему не о чем.
— Дождь перестает, мне пора...— Лукашик нарочно заговорил об этом — хотел знать, что скажет Валя.
Девушка вскочила со стула, раздвинула занавески и прислушалась.
— Дождь и не думает переставать. Подожди еще немного.
Он обрадовался ее словам, но не подал виду.
— Да что мне дождь? Пять минут — и я дома.— Лукашик сделал шаг к двери.
— А я не пущу,— Валя шаловливо загородила ему дорогу.
Лукашик шагнул к Вале и осторожно привлек ее к себе. Она на миг замерла, будто раздумывая, а потом вдруг вырвалась из его объятий. Лукашику показалось, что глаза ее загорелись гневом, и он сразу отступил;
— Не обижайся, я нечаянно.
— На первый раз прощаю.
— А на второй? — улыбнулся Лукашик.
Возможно, Валя сжалилась над Лукашиком или подумала, что зря обидела человека,— только она подошла к нему и погладила по русым волосам.
— Все зависит от тебя,— сказала девушка, и в душе Лукашика вновь ожила надежда.
Пожалуй, безопаснее было поговорить о чем-нибудь постороннем, и Лукашик начал хвалить свою хозяйку, рассказал, что она всегда оставляет ему ужин, когда он где-либо задерживается.
Валя неожиданно всплеснула руками и сказала, что они тоже могут поужинать.
— Я только не знаю, хорошо ли это — приглашать мужчину на ужин, тем более...
— Тем более голодного,— подмигнул Лукашик,
Валя засмеялась и начала собирать на стол.
Лукашик резал хлеб тупым ножом и наблюдал, как быстро и аккуратно расставляет она посуду, как мелькают ее ловкие руки, обнаженные до плечей, как тонкие ловкие пальцы раскладывают хлеб, нарезают ветчину и огурцы...
Когда все было готово и они сели за стол, Лукашик прищелкнул языком:
— Вот бы сюда еще какого-нибудь зелья!
— Зелья? — переспросила Валя. Ее руки на миг застыли, а взгляд остановился на лице Лукашика.— Ой, правда! Хорошо, что ты напомнил.
Она наклонилась, открыла дверцы столика и, пошуршав бумагой, достала бутылку рябиновки. Потом вынула стакан с ложечкой и выбежала на хозяйскую половину. Оттуда вернулась уже с двумя чистыми стаканами и поставила их перед Лукашиком.
— Ну, за что будем пить? — спросил он, наливая вино.
— За что? Надо подумать.— Валя вдруг посерьезнела.— За дружбу... Нет! За учителей!.. Настоящих...
— Выходит, не за нас с тобой? — усмехнулся Лукашик.
— Как это? — не поняла Валя.
— Ну, может, ты и причисляешь себя к настоящим, а я все никак не осмелюсь.
— Понимаю... Я тоже не причисляю... Но ведь к этому надо стремиться.
— Тогда я согласен.
Время бежало незаметно. Ходики с котом-моргуном наверху показывали первый час ночи. Слегка захмелев, Лукашик разговорился. Беседа их шла неровно: он то загорался, оживал, когда затрагивал что-то близкое сердцу, то вдруг остывал, задумывался и, стремясь быстрее закончить, обрывал разговор. Валя вглядывалась в его лицо, по которому, как тени, пробегали отражения чувств и мыслей. Широкий упрямый лоб его то покрывался морщинами, то разглаживался, но одна поперечная складка никогда не исчезала.
Впервые за много лет Лукашик говорил открыто, искренне. Он признался Вале, как на исповеди, что был женат, но развелся, что детей у него нет и родителей, считай, тоже нет — в тридцать седьмом году как выслали в Сибирь, так до сих пор ни слyxy ни духу.
— За что? — поинтересовалась Валя.
Лукашик хмуро пожал плечами:
— Была одна зацепка. В Польше жил мой дядька, брат отца. А больше причин не было, я точно знаю.
— И только за это? — удивилась Валя.
— Не будь наивной... Ты что, сама не слышала, не видела? Враг народа — и все...
— Погоди, а как же ты...— Валя не окончила.
— Уцелел, ты хочешь сказать? Я думаю, случайно. В ту пору я был женат на дочке прокурора и жил у них... Кстати, ты так и не спросила у меня, почему я развелся с женой.— Лукашик опустил голову, разглядывая пол. Видимо, ему нелегко было об этом говорить.— Она не хотела иметь от меня детей. А это, знаешь, самое большое оскорбление, которое можно придумать для мужчины. Да и родители ее смотрели на меня, как на белую ворону. Я там был чужой...
— Ох, как у тебя все сложно.— Валя вздохнула.— А у меня все было, как в таблице умножения. Никаких неожиданностей, никаких поворотов.