Глава 2
Проснулся Верий в отличном настроении. Ночью его практически не донимали кошмары, а голоса впервые за долгое время утихли до едва слышного шёпота. Не громче шелеста травы, колыхаемой ленивым ветерком.
Воодушевлённый чудесным началом дня, Верий проигнорировал глухой импульс раскопать погребённый под грудой вещей кисет. Не для того он держался долгие седмицы, чтобы вот так сломаться. Вместо этого он глотнул из фляги, затем на ощупь в полутьме разыскал войлочную рубаху и штаны, нацепил ботинки и выбрался из палатки.
Лагерь третьей когорты Десятого легиона потихоньку сбрасывал оковы сна. Намечался рассвет. Малиновая кромка горизонта подкрашивала безоблачную небесную синеву. В тумане, стелющемся по земле, неспешно возились вялые рекруты.
Новичкам, как обычно, доставалась самая муторная работа: притащить дров из ближайшего леска, принести воды для готовки, покормить и почистить мулов и выгрести дерьмо из сортиров. Верий, сморщившись, проскочил к отхожему месту мимо бедолаги, который тащил тачку, доверху наполненную испражнениями.
Мерзкая работёнка, но необходимая. В бытность ноканом Верий старательно доносил до своей девятки мысль о том, что человек — не животное, которое по безмозглости ссыт и срёт где захочет. Хватит одного придурка, привыкшего мочиться и гадить у палаток, чтобы с вздувшимися животами слегло полманипулы, а там зараза расползётся по когорте, и, в конце концов, с ней поляжет весь легион.
Чистоплотность — один из добрых друзей военного наряду с интуицией и умением трактовать приказы в свою пользу. Когда-то, ещё в начале офицерского пути Верия, эту простую истину пришлось кулаками вбивать в дубовые головы своей контубернии. Прошло время, и выжившие в восточных мясорубках сами стали командовать девятками, кое-кто выбился в тессерарии или даже опционы. Когда Верий покидал фронтир, сердце его радовалось при взгляде на этих образцовых солдат.
Плохо только, что ответные взоры полнились неважно скрываемой жалостью.
Верий скрипнул зубами и отогнал пораженческие мысли. Отдавать им это утро без боя он не намеревался. Верий подтянул штаны, и, пока подвязывал пояс, прикинул, чем заняться перед строевой. Внезапно захотелось пробежаться, чего он не делал уже очень давно.
При его приближении парочка часовых бухнула кулаками по нагрудным пластинам. Снулые лица, поникшие головы, держатся за копья так, будто без них тотчас рухнут и захрапят — одним словом, желторотики. Верий повторил их жест, улыбнулся отеческой улыбкой командира, на которую ни один часовой не купился.
— За императора и Триединых! — молодцевато гаркнул он.
— Аве! — в унисон ответили они, ткнув землю тупыми концами копий.
Верий прикинул, стоит ли вздрючить их за то, что они не потребовали пароль и цель выхода, однако махнул рукой и начал разминаться. Часовые со скукой смотрели, как он подпрыгивает на месте, разогреваясь перед пробежкой, машет руками, словно деревенский сумасшедший, потягивается и наклоняется. Когда Верий почувствовал, что готов, то рванул вниз по широкой тропе, петлявшей около речки.
В ней, как успели проверить легионеры, рыба водилась с избытком. Миновал группу тентов, паразитом приникшую к самому частоколу, отделённую от него лишь неглубоким, начатым недавно рвом. Нахмурился про себя. Может, стоило поговорить с Марком о том, чтобы погнать взашей всю эту свору прилипал — сводников с их шлюхами, надувал-купцов, продававших униремную мелочёвку за полновесные биремы, бестолковых самоучек-художников, что готовы за скромную плату изобразить рядового с жезлом легата, гадалок, которые предсказывали долгую и счастливую жизнь всякому, кто оставит в их карманах монеты, и невесть кого ещё.
Этот балаган развращал солдат на службе, а счастливчики с увольнительными могли потратить свободное время в городе неподалёку. Однако от него такое предложение, пожалуй, прозвучит лицемерно, и примипил только с недоумением покосится в ответ.
Меж тем дыхание сбилось от вони помойной кучи, в лёгких гулко заклокотал воздух. Верий кое-как унял одышку и свернул на развилке в сторону леса. Высокая трава захлопала по щиколоткам, мгновенно вымочив низ штанов в ночной росе. Когда дорога пошла в гору, лицо загорелось, и вернулась боль в горле.
Вот тропку перегородили камни, он криво вскочил на первый, замолотил руками, возвращая равновесие, перепрыгнул на второй, заскакал по песчанику. К ногам будто гири привязали, так сильно горели икры и ляжки, а по спине стекал водопад пота. Казалось, даже в ботинках хлюпало. Верий миновал последний булыжник, спрыгнул на землю, опасно покачнувшись, и выругался: боль прострелила лодыжку. С захлёбывающимися звуками, ощущая, как лицо корчится в страдальческом выражении, он шагом доковылял до вершины и остановился, чтобы полюбоваться видами — то есть, если по-честному, перевести дух.