-Семьи! - колко повторила Люсиль. -А обо мне ты подумал?
-Все мы - семья. И теперь у нас все получится, дай мне ещё время.
-Я уже устала выжидать время. Это может продолжаться бесконечно. Зачем тянуть? Ведь её денег нам хватит, чтобы мы наконец смогли покончить со всем этим и на всю жизнь остались обеспеченными.
-А что потом? Ты в очередном своем припадке убьешь мою жену?
Волна гнева обрушилась на Люсиль и четко просияла в зеленых глазах. Слова мигом растерялись, а вот эмоции необходимо было выплеснуть, что и сделала девушка, угостив брата обжигающей пощечиной.
-Не смей со мной так разговаривать!
Понурив голову, чувствуя за собой явную вину, Томас не решился поднять глаза на старшую сестру. Её пощечина ранила его так же больно, как её ранили его намеки. Им обоим было тяжело с самого детства, но Томас знал, что гораздо тяжелее было именно Люсиль, принимающей на себя все удары и наказания, защищающей его от грязи внешнего и внутреннего миров. До этой поры никого дороже Люсиль у Томаса не было, и только к ней он испытывал любовь, благодарность, только за неё нес ответственность и только её защищал, несмотря на все те страшные деяния, совершенные ею. Но теперь в его жизни появилась Шарлотта - девушка, которая заняла точно такое же положение в его сердце, как и сестра. Выбирать между ними для него есть невозможное, с обеих сторон он сталкивается с надеждой, любовью, лаской, долгом, надвое делит свое сердце, за неимением второго такого органа, чтобы можно было раз и навсегда положить конец этой душевной борьбе. Сейчас он виновато опустил голову, не смея взглянуть в лицо сестры и знал, как в прогнивающем доме по нему скучает и за него тревожится его жена.
-Если не сделаешь то, что я велю, то Шарлотта очень быстро узнает о том, кто убил её отца, поверь, я расскажу об этом в самых ярких красках, - добавила Люсиль, словно не слова это были, а смертельный удар в самое сердце.
-Нет, ты не можешь… - процедил Томас, вызывающе глядя на сестру. -Если бы я этого не сделал…
-Я знаю. И я благодарна тебе. Так что не заставляй превращать мою благодарность в оружие, Томас. - Она безжалостно прогибала брата под себя и так же безжалостно сейчас развернулась и пошла прочь, ставя его перед нелегким выбором.
Шарлотта в это время по-прежнему находилась в одиночестве, и мысли о письмах не оставляли её. Наконец она решилась больше не тянуть с этим. Предварительно закрыв дверь в спальню, а перед этим убедившись, что рядом нет Люсиль, она смогла открыть свой тайник в виде личного чемодана, где все ещё лежали её личные вещи, для которых она пока не нашла применения - это были мелкие украшения и нижнее белье, а на самом дне, под всеми этими безделушками, хранились три заветных конверта с прописным именем Изабель Локвуд.
От них все ещё пахло сыростью и глиной. Похоже, что они пролежали в шахте долгое время вместе с остальными вещами, которые по непонятной причине выкинули туда, как ненужный отход.
Шарлотта уселась за письменный столик и при дневном свете, бьющем сквозь окно, ставни которого уже опутали вросшие сорняки, принялась открывать первый конверт. В нем она обнаружила аккуратно сложенный документ о переводе крупной суммы денег на имя сэра Томаса Шарпа. Сумма была выручена за продажу земли в Вашингтоне. Какие-то бесконечные цифры занимали строки, от которых в голове все смешалось, а после в этот круговорот добавилось странное волнение. Шарлотта отложила данный документ и дрожащей рукой потянулась к следующему письму. Оно обещало лучше прояснить ситуацию и раскрыть личность по имени Изабель Локвуд.
Итак, второе письмо было адресовано девушке от её матери, и это было ясно с самых первых строк “Дорогая дочка”. Шарлотта принялась читать далее, почерк был трудно разборчив, буквы плясали, и иногда она с трудом могла понять написанное слово. Однако суть была ясна, как день. Шарлотта, прочитав письмо, откинулась на спинку кресла и задумчиво уставилась в пустоту: ни единой мысли не возникало в голове. Тогда она решила повторно пробежать по нему глазами, пытаясь уловить то, что возможно стремительно ускользало от неё прочь.
“Дорогая дочка.
Ты совсем забыла о нас с тех пор, как вышла замуж за того британского джентльмена. Он увез тебя в чужую страну и, кажется, ты отстранилась не только внешне, но и внутренне. Мы очень скучаем по тебе и ждем от тебя хоть строчку вот уже три месяца. Ты не ответила нам ни на одно письмо, поэтому я беспокоюсь: уж не случилось ли с тобой что-то худое.
Очень надеюсь, что с тобой все в порядке и ты счастлива в замужестве с этим странным человеком, который так привлек тебя и отнял у нас. Однако я чувствую себя все хуже с каждым днем и не знаю, от тревоги ли это или возраст берет свое, а может быть все вместе давит на меня так, что сейчас еле могу держать в руках перо и выводить корявые буквы, ибо силы в руках почти нет.
Не знаю, сколько ещё мне Господь отвел лет на этом свете, но очень надеюсь, что ты приедешь со своим добрым мужем и навестишь меня. Мое единственное желание напоследок - увидеть тебя, моя Изабель, или, если приехать не сможешь, то хотя бы строчку напиши, дай знать, что жива ты и здорова. От речи твоей, пусть и изложенной на бумаге, мне станет легче.
С любовью. Мама.”
От самой первой буквы и до самой последней Шарлотта внимательно прошлась взглядом. Ей стало не по себе от теплых слов больной матери, которая ждет возвращения своей дочери. Но куда хуже было осознать, что дочь этой женщины, по всей видимости, бывшая жена Томаса Шарпа. Об этом легко было догадаться, судя по датам на конверте, и ошибки быть просто не могло. Эта девушка или женщина до Шарлотты носила фамилию Шарп и жила в этом доме, но куда же делась теперь? Что с ней произошло? Куда она ушла, оставив при этом здесь все свои вещи, не прочитав ни одного письма от родных? И самое главное - почему Томас никогда не рассказывал о ней?
Этих вопросов можно было развить до трехзначного числа, и ни на один ответа не находилось. Было невообразимо сложно уложить все эти новые открытия в своей голове, ещё сложнее было собрать из всех этих кусочков целую картину и понять, что все же произошло в Аллердейл Холле в 1897 году.
Шарлотта понадеялась, что в третьем письме она найдет ответы хотя бы на часть из тех вопросов, что выстроились в уме в огромный, длинный список. Однако надежды оказались пустыми. Третье письмо лишь усугубило ситуацию и добавило к накопившемся вопросам ещё и жуткую атмосферу. Оно было написано Мэри - сестрой Изабель. Строчки на бумаги отражали скорбь и слезы, оповещая о том, что их матушка скончалась, так и не дождавшись визита или хотя бы ответа дочери. Мэри описывает, что всякую обиду затмевает глубокая печаль, и поэтому сложно выразить в письме, насколько она злиться на сестру за такое равнодушие. Письмо заканчивается мольбой о визите, и Шарлотта понимает, что и это не было услышано и даже прочитано, так как печать на конверте не взломана, соответственно и письмо до сего момента никто не брал в руки. Все это начинает запутывать бедную девушку ещё больше и она не может понять, что чувствует: страх или злобу.
Спустя немного времени размышлений Шарлотта отбрасывает бессмысленные обиды и осуждения в адрес Изабель Локвуд, так как причин, по которым она не смогла прибыть к своим родным, не знала, но что-то подсказывало ей, что причины те были настолько существенными, что их легко можно было счесть за оправдание. С другой стороны что могло помешать дочери приехать и проводить мать в последний путь? Может эти письма спрятали от неё и она просто не знала? Но почему же не писала сама? И вообще, кто так жестоко мог поступить с ней?
-Это немыслимо… - наконец произнесла Шарлотта, резко поднимаясь с кресла. Девушка решила оставить поиски ответов, которые в данный момент просто неоткуда было взять, и твердо решила, что разговорит супруга сегодня вечером.
В это время сам Томас все размышлял над словами сестры и все больше убеждался, что этот бесконечный цикл кошмаров пора заканчивать. Он отчасти понимал, какие могут быть последствия, когда Шарлотта подпишет документы и её состояние будет принадлежать ему. Страшные воспоминания заняли свои прежние места в сознании, перед глазами возникали чудовищные картины с оттенками крови. Каждая мелочь рвалась в память и назойливо маячила в воображении.