Всюду по всей Мексике, в городах и деревнях!
Их можно увидеть, например, в пропыленном предместье, на клочке пустыря, среди куч отбросов, в буйно разросшихся зарослях рицины и серо-зеленой опунции: пятилетних мальчишек в рваных штанах, усердно гоняющих друг друга в поте лица. Веснушчатый Панчо — бык. Наклонив голову, он судорожно сжимает у лба в каждой руке по палке, изображая рога, и, злобно отфыркиваясь, бросается на долговязого Хуанснто. Остальные ребята измазали красной глиной старую рубаху, чтобы она хоть немного напоминала плащ на который должен броситься каждый мало-мальски порядочный бык. Хуансито демонстрирует подсмотренную стойку, ловко поворачивается на носках и кричит Панчо «олё-ё!». Тот снова бежит назад, чтобы приготовиться к новому нападению.
В семь лет у мальчишек уже вместо двух палок — собственноручно вырезанная голова быка с острыми рогами. Она укреплена на легкой двухколесной тележке. Осторожней, Хуансито, как бы тебе не пришлось плакать!.. Вечером Хуансито блаженно засыпает, уверенный в том, что никогда мальчишки не хлопали ему так, как сегодня, когда ему удался самый лучший его пируэт. Во сне ему слышатся звуки фанфар, он прокладывает себе путь к выходу с арены сквозь толпу ликующих зрителей и усаживается в сверкающий автомобиль, он, Хуанснто, который всего раз в жизни проехался в облупленном автобусе.
А потом в одно из воскресений наступает момент, когда он стоит один на один с настоящим быком. Предприниматели боев жаждут свежей крови, ищут новые таланты, которые бы привлекли зрителей молодецки удалыми приемами. Для этого в северо-западном предместье Мехико на Пласа де Чарро проводятся бон новичков с новичками. Горяча кровь у шестнадцатилетних парнишек, взволнованных присутствием зрителей, но они полны решимости доблестно биться и сразу же прославиться. Горяча кровь у novillos, молодых второсортных бычков, неподходящих для избранной публики самой большой арены мира. Роскошного одеяния тореро, traje de luces, здесь не увидишь. Ребята пришли в коричневых курточках, в ботинках, в брюках с широкими манжетами. На некоторых лишь белая рубашка да узкие черные брюки, они скорее напоминают грумов, чем последователей искусства тореро. Репродукторы сообщают, что для лучших участников боев приготовлены золотые и серебряные медальончики со святой девой Гваделупской, покровительницей всех мексиканских тореро.
Вот отец благословляет сына, крепко обнимает его. Парнишка целует крестик, становится на колени и с бьющимся сердцем принимает из отцовских рук мулету. Вот уже судья подал сигнал — на арену вылетает бычок, обегает полный круг. Юный тореро набирается мужества, перепрыгивает ограду и неуверенно выбегает навстречу животному. Всего десять-пятнадцать шагов успевает сделать он, прежде чем наклонившее голову к земле животное замечает его. Вслед за тем раздается топот и… глазом не успеваешь моргнуть, как юный тореро прыжком оказывается за оградой. А красную мулету бычок яростно втаптывает в землю. «Cobarde, cobarde!» — язвительно кричат зрители. — «Трус, долой, долой!»
Это слово жжет душу сильнее, чем соль и перси, посыпанные на рану. Коней славе, конец карьере. Слезы мешают видеть Хуану, как на арену уже выскочил другой, как подошел он на пять шагов к быку, как стремительно уклонился от его рогов, как снова встал, готовый к новой вуэльте. «Браво, браво!» — выкрикивают несколько голосов. Следует новый выпад, новая увертка. Даже сюда доносится яростное сопенье животного, когда он всем весом своих трех центнеров наносит удар в пустоту и падает на колени. Юноша, ослепленный двумя всплесками аплодисментов, вновь стоит на носках; танцующим шагом, которым столько раз был очарован, глядя на героев собственных грез, он сам теперь обходит полукруг рядом с беснующимся животным. Давай, давай, покажи, кто сильнее!
Все произошло в несколько секунд. Никто, собственно, даже и не заметил, как это случилось, почему вдруг юный тореро споткнулся. Он взлетает быку на рога, животное бешено топчет его ногами, к облаку пыли сбегаются служители, которых на мексиканском жаргоне называют monos sabios, мудрые обезьяны, двое-трое опытных бойцов отвлекают внимание животного в другую сторону, залитого кровью парнишку уносят на носилках. Спустя минуту под вой сирены скорая помощь мчится к больнице.
В Мексике существует поговорка: «Los muertos в ulos no tieneir amigos». — «У мертвых и ушедших нет друзей».
Этой поговоркой руководствуются и на арене.
Перед барьером уже стоит новый смельчак, стройный юноша с гривой густых волос, ему и шестнадцати-то не дашь.
— Прервать бой, сеньор? Даже и не подумаем, из-за такого-то пустяка! Забудьте о случившемся…
В испанских хрониках от 1512 года имеется запись о том, что «при одной фиесте в Мадриде обстоятельства сложились так, что за половину всего лишь одного дня не менее десяти рыцарей от рогов и копыт бычьих свою смерть нашли».
Но не подумайте, что только быки угрожали тореро!
В папской булле, датированной 20 ноября 1567 года, папа пригрозил отлучением от святой церкви «всем принцам, которые потерпели бы исполнение омерзительной фиесты в своих поместьях» и запретил христианское погребение всех тех, «кто смерть свою на арене нашел».
История убеждает в том, что папу в то время не принимали всерьез. Принципы его буллу презрели, страсть к фиесте в Мадриде продолжала процветать, а в 1743 году для удовлетворения ее даже было открыто постоянное пристанище. «Вот где парят благородные нравы средневековья, — приветствовал открытие Пласа де Торос автор хроники, — когда враждующие между собой князья и даже короли вступали на арену, чтобы с помощью выделенных быков споры решить, которые иначе пришлось бы решать их войскам. Только ныне выродилась коррида в отвратительную резню мясников!..»
В дальнейшем коррида процветала поистине бравурно и широко. Записи говорят о том, что тореро, принадлежавшие к прославленной севильской школе, демонстрировали смелые прыжки через голову быка, приемы, которые нынешнему зрителю даже и не снятся. И, несмотря на это, в 1839 году в Испании тореро Педро Ромеро умер в почтенном возрасте восьмидесяти пяти лет. За тридцать чет своей славной карьеры он заколол пять тысяч шестьсот быков по большей части в эффектной, по очень опасной лобовой встрече.
Ромеро, вероятно, был редким исключением. А сколько тореро сегодня доживает до этих лет, сколько их вообще покидает арену с целыми костями? Независимо от того, прошел ли он только что крещение как новичок или уже вознесся на вершину своей славы, его постоянно преследует двоякий страх: перед быком и перед… зрителем.
Для описания характера мексиканца можно собрать самые различные прилагательные. Он умеет быть веселым, откровенным, беззаботным, легкомысленным, меланхоличным. Вдруг на него что-то находит, и он становится темпераментным, возбужденным, вспыльчивым, горячим. Этим «что-то», как правило, бывает флюид, поднимающийся каждое воскресенье над гигантской бетонной чашей в квартале Ночебуэна, куда собираются разжигать свои страсти пятьдесят тысяч зрителей.
Самые страстные из них размещаются сразу же за контрбарьером, полутораметровой деревянной загородкой, которая вместе с барьером образует узкий коридор, окружающий всю арену. В коридоре находятся помощники тореро, фотокорреспонденты, кинооператоры, врачи и медсестры. Иногда там оказывается разъяренный бык, в ярости перепрыгнувший загородку, и заставляет пуститься наутек все, что только имеет ноги. Поэтому наиболее страстные болельщики готовы заплатить за самые дорогие билеты, лишь бы из первых двенадцати рядов — тендндос — иметь возможность наблюдать столь волнующее зрелище вблизи и без бинокля определять степень нервозности тореро, выходящего на арену. С наслаждением смакуют они рассеянный жест, которым он при смене мулеты принимает or помощника стакан с водой, чтобы быстро ополоснуть пересохший рот и, искоса взглянув на быка, определить, сколько сил еще осталось у его четвероногого соперника. Несколько часов простояли они в очереди за билетами только ради того, чтобы теперь иметь возможность вскакивать со своих мест, чтобы поймать одну из шляп, которую триумфально шествующий тореро возвращает публике. А также и ради того, чтобы не промахнуться, если тореро продемонстрирует свою неспособность или даже страх перед животным. Тогда в руках их быстро оказываются гнилые апельсины и яйца, которые они принесли с собой, в глазах сверкает гнев, уста извергают пулеметные очереди самых отборных ругательств. На арену летят зажженные шары скомканных газет, раздаются крики: «Позор, трус, убирайся отсюда, скройся под землю, если ты испугался ручной коровы, cobarde, cobarde!..»