Глава двадцать третья. ЧЕТЫРЕ ВСТРЕЧИ
Торжественная тишина воцарилась над плавучим островом. И хотя внизу гремят машины и шумит море, разрезаемое надвое форштевнем, чувствуешь себя так, словно попал под глухие своды кафедрального собора, куда не доносится снаружи ни единый звук. Умолк скрип блоков и лебедок, утихли крики грузчиков, раздался нетерпеливый рев великана. пробивающего себе путь из корабельного стойла на простор, в открытое море.
Прощай, Америка!
Здравствуй, далекая Европа!
Из четырех с половиною тысяч морских миль мы оставили за собой одну двадцатую. Ура!
— Теперь два дня будем держать курс сто четыре, на самую южную оконечность Флориды. Затем прошмыгнем мимо Багамских островов… и прямо на север. Да бросьте вы эту вечную вашу писанину! Попользуйтесь еще хоть немножко солнышком и хорошей погодой, ведь через неделю будем мерзнуть.
Сегодня и завтра команда отдыхает, работы по приведению судна в порядок начнутся только послезавтра. Будут драить палубу, облупившиеся мачты и реп выкрасят белоснежной краской. Еще до прибытия судна в родной порт все на нем должно сверкать, как новое!
Вот уже сутки нас сопровождают верные чайки. Плавно кружат они над судном, упорные и неутомимые. Время от времени они вылавливают отбросы, которые коки спускают в море, лениво покачиваясь на волнах вверх-вниз. Вдруг из воды вылетает стая рыб, некоторое время движется над волной и вслед затем, описав дугу, врезается в ее гребень. Ну не сказочный ли парадокс: плавающие птицы и летающие рыбы! А вот еще и еще! Словно по команде, пять живых стрел вырвалось из воды, распластав брюшные плавники, часто трепеща хвостами, словно стремясь продлить свой полет над родной стихией. Шлеп! — и вот они снова погрузились в воду. Но ненадолго. Некоторое время спустя они выскочили в другом месте, обогнали судно и смело держатся у форштевня, поддерживаемые потоком воздуха, поднятым рассеченной волной.
— В Мексиканском заливе это не редкость. Будь у вас телеобъектив, вы смогли бы наснимать их сколько угодно!
Смотреть на это равнодушно просто нельзя, поэтому на помощь извлекаются часы. Восемь, даже десять секунд над водой. За эти десять секунд рыбы легко обгоняют судно. Чтобы проделать такой номер, они должны обладать скоростью по крайней мере вдвое большей, чем скорость судна.
— Сколько узлов сейчас делает «Ибервиль»?
— Восемнадцать узлов, месье. Это почти тридцать километров в час.
На третий день к вечеру мы широкой дугой обогнули южную оконечность Флориды. Словно слабый отсвет неонового сияния, слева на горизонте повисли огни Майами. Спустя полчаса они погрузились в море.
Старший инженер похваляется тем, как подскочила стрелка указателя скорости. Мы находимся как раз в знаменитом течении между берегами Флориды и Багамскими островами, возле которых теплый Гольфстрим плавно поворачивает на северо-восток. Только после того как капитан раскладывает на столе большую простыню карты северной Атлантики, раскрываешь для себя загадку школьных поучений об «обогреве берегов Англии энергией, накопленной в субтропических морях». Хорошо, ну, а почему путь быстроходных океанских судов, плывущих из Мексиканского залива, обозначен дугой, в то время как по прямой до Европы было бы намного короче?
— В обход быстрей, а главное — дешевле. При скорости шестнадцать с половиной узлов мы расходуем в день двадцать четыре тонны мазута. При скорости четырнадцать узлов расход снижается до тринадцати тонн. Самая упорная борьба идет за десятые доли узла сверх пятнадцати. А теперь представьте себе, что в Флоридском заливе Гольфстрим гонит нас со скоростью от трех до четырех миль в час. За один только день плавания он продвигает нас даром на сто километров. При расчетах горючего это кое-что да значит!
— Не вздумайте выходить с кинокамерой на палубу! Сметет в море, как щепку.
За ночь «Ибервиль» превратился в бумажный кораблик. Несмотря на то, что нагружен он был до краев, его легко швыряло на волнах. Форштевень ежеминутно взлетал над линией горизонта и тут же с грозным шумом зарывался в разбушевавшуюся стихию, с которой, словно с пасти дракона, ураганный ветер срывал пену. Соленые брызги неслись по палубным стокам вместе с пресной водой, которую с самого утра зловещие тучи низвергали с неба. Двое-трое юнг, которым выворачивало желудки, судорожно вцепились в поручни. А коль уж обстрелянных мореплавателей так-то крестит океан, это кое-что да значит.
С запасным высотомером произошла удивительная перемена. В день отплытия в Веракрусе он твердо показывал ноль. А теперь словно его с водолазом опустили под воду: минус семьдесят метров! Но на капитанском мостике уже давно зафиксировали понижение атмосферного давления. Радист ловит в эфире тревожные сообщения о том, что в двухстах километрах восточнее нас движется циклон. Перережет ли он путь «Ибервилю»?
В столовой творится что-то невероятное. Стулья и столы носятся по натертому до блеска паркету, сталкиваются друг с другом, как пьяные, ударившись о стену, отлетают к другой. Как же тут обедать?
— Мы к такому цирку уже привыкли, иногда он длится несколько дней подряд. Если бы так продолжалось все время, можно было бы с голоду умереть. Закройте-ка иллюминатор да завинтите его хорошенько. Так. А теперь посмотрите, как я сейчас это гуляние прекращу ( как я положу конец их прогулке)!
Стюард отодвинул медную крышку в полу, под которой была резьба, а из-под стула вытащил тягу с фасонной гайкой. Через некоторое время все стулья и столики были привинчены к полу.
— А как же с тарелками? Они от вас удерут в два счета! Если бы по краю стола хоть бортик был!
— От бортиков вам сегодня было бы мало пользы.
Спустя четверть часа стюард подавал обед так, как будто вовсе и не штормило. Он комично сгибал колени, разнося суп, словно балерина, танцевал между стульями. К этому времени на столах уже были фанерные рамы, разделенные на девять квадратов, по три перед каждым. В среднем — круглое отверстие для тарелки, левый принадлежит соседу, в правый тебе положили прибор и салфетку. А в самом центре возвышается большой графин с красным французским вином в окружении четырех стаканов, тоже засаженных в круглые ямки. Только имей в виду, суп надо есть в два приема. Он плещется по всей тарелке, поэтому сперва получишь половину порции, а затем вторую…
— Следовало бы выпить, циклон повернул на северо-восток, — произнес за ужином второй помощник и поднял стакан с вином.
На следующий день шторм утих, море стало снова кротким, как барашек.
— Спокойное, как стакан молока, — поправляют матросы.
Вдруг откуда ни возьмись появилась стая чаек. Откуда они прилетели: с Азорских островов или из Испании? Или, быть может, даже с Британских островов?
Так или иначе, Европа уже не заставит себя долго ждать.
Путешественник, родина которого находится в центре Европы, относится к морю с некоторым недоверием. Особенно когда тринадцатый день он не видит вокруг себя ничего, кроме воды. Ему становится страшно при воспоминании о Нубийской пустыне. Там он чувствовал под ногами твердую почву, и тем не менее достаточно было отклониться на несколько градусов и… об этом лучше не вспоминать! А что же говорить здесь! Черт их знает — все эти морские таблицы, секстанты, гирокомпасы и лаги.
— Не сердитесь, капитан, но человеку вдруг приходит в голову и такое: а попадем ли мы вообще в Европу?
— Это милая шутка! Встаньте завтра пораньше и ждите с часами в руках, когда появится земля. Если будет хорошая видимость, то вам придется признать точность наших навигационных игрушек.
Ночь была спокойная. И все же не спалось. Завтра наступит и на твоей улице праздник: спустя три с половиной года снова Европа. К счастью, в Шербург мы не плывем, первый наш заход в Гавр. Там будет выгружаться сажа для парижских резиновых комбинатов, часть галвестонской серы и немного хлопка. По трезвым расчетам это продлится четыре дня. За это время можно будет немного побродить по Парижу. В Нью-Орлеане на палубу поднялись представители компании «Трансатлантик» и посоветовали: