К подобным головоломкам в последний, волнующий день в Гватемале прибавилась новая — «машеньос». Услышав это слово несколько раз в Энкуэнтросе (Встреча), мы начали подозревать гватемальцев в том, что они научились шепелявить вроде боливийцев из окрестностей Оруро. Но Хулио Кахас посмотрел на нас удивленно, словно не понимал, что загадочного нашли мы в этом обычном слове, и сказал:
— Чичикастенаиго — индейское название. В переводе оно означает «Город крапивы». Старое же испанское название его Санто-Томас. Из второй половины Томаса и сделали «машеньос».
Таким образом, случилось, что ни с того ни с сего мы проснулись в городе томасовцев. Да к тому же еще в воскресенье, в день, когда везде полным-полно народу, когда здесь собираются не только тысячи индейцев из дальних окрестностей, но и уйма туристов, поскольку все рекламные брошюры, вывески отелей и красочные плакаты бюро заграничных путешествий утверждают дословно следующее:
«Если вам предстоит посетить хотя бы один индейский город в Гватемале, то этим городом должен быть Чичикастенанго!»
Нас разбудили отдаленные голоса, шлепанье босых ног, высокий звук какой-то пастушеской свирели, шум. В комнате было еще темно, казалось, что только начинает светать, хотя окно было завешено всего лишь реденькой занавеской.
Мы сразу очутились у окна. А еще спустя четверть часа перед пансионом. Ухабистая мостовая была мокрой: ночью шел дождь. Теперь же на землю сыпала неприятная изморось, не то дождь, не то туман. По улицам, однако, уже текли толпы индейцев, собиравшихся на воскресный базар и к церковной службе в Город крапивы задолго до восхола солнца. Женщины, большей частью босые, мелко семеня в двух-трех шагах за своими мужьями, несли за спиной младенцев и, не раздумывая, шагали прямо по лужам, явно привычные к неудобствам пути и холодным утрам высоко в горах. Мужчины тащили на головах корзины или были обвешаны громоздкими коробами, некоторые перебросили мешки через плечо. Из них доносилось то куриное кудахтанье, то робкое кукареканье петуха. То там, то здесь в беспорядочно спешащей толпе на глаза нам попадался поросенок, резво, словно собачонка, бегущий за своим хозяином.
Увлекаемые толпой, пришли мы на площадь, где расселись со своими товарами торговцы, кто в ларьке, кто под ближайшими арками, а большинство прямо на горбатой мостовой, расстелив на камнях сверкающие красками шерстяные попоны. Горы фруктов, овощи разных сортов и целебные травы, стебли сахарного тростника, початки кукурузы, любимые «тамалес» из кукурузной муки, а рядом какие-то коричневатые лепешки. Чуть дальше — ларьки с прекрасными тканями, такими яркими, что в глазах рябит. Здесь как в капле воды отражалась вся торговля одеждой в Гватемале, это была демонстрация простых одеяний отечественного производства, в которые одевается девяносто процентов жителей страны.
Пожалуй, за исключением коротких мужских брюк черного цвета основу всей остальной одежды, мужской ли, женской ли, составляет обычный прямоугольный кусок материи, который прорезается посредине вдоль и подрубается, чтобы не обтрепался. В дыру просовывается голова, с боков материя стягивается несколькими стежками — и уипиль, женская кофта, готова. Впрочем, все ткани продаются в таком виде, что после приобретения нет необходимости нести их к портнихе или к портному. Достаточно нескольких стежков иглой, и покупатель одет тут же на месте. Нужно только выбрать соответствующий размер. Хотя солнца не было и в помине, продавщицы разложили все ткани изнанкой наверх, чтобы не пачкались, чтобы не выгорали на солнце, а вдруг что-нибудь…
— Это привычка, сеньор, — стыдливо, словно извиняясь, сказала продавщица. — Мы их так носим и при черной работе, чтобы они дольше сохранили хороший вид.
Позже, уже в Мексике, мы узнали, что слово «уипиль» ацтекского происхождения и означает «мое одеяло».
Юбки, преимущественно крикливого красного цвета, окаймленные орнаментами других расцветок, называют здесь корте или рефахо. Неизбежная составная часть юбки — фа. ха. полоса ткани, которую обертывают вокруг бедер, чтобы юбка не сваливалась. На каркасе ларька их было развешано видимо-невидимо, шерстяных, шелковых, хлопчатобумажных, одна ярче другой. Тут же рядом были разложены платки, знаменитые гватемальские тзуты, которые служат дополнением к одежде любой, самой простой индианки, вероятно из-за их универсальности. В дороге тзут расстилается на земле, как скатерть, и на нем раскладывается еда. В нем же носят женщины все необходимое, превращая, таким образом, тзут в сумочку и корзинку для покупок одновременно; входя в храм, они набрасывают его себе на голову, в него они заворачивают ладан и принадлежности для жертвоприношений, в пути прикрывают им ношу, но чаше всего носят в нем маленьких детей, завернув так, что только голова да ножки их торчат по сторонам.