Такая груда развалин вплоть до 1925 года возвышалась неподалеку от восточного склона Кастильо в Чичен-Итса, и только после трех лет кропотливых усилий археологов из нее появился на свет величественный Храм воинов. Еще большую груду развалин — пирамиду с Храмом чародея — обнаружили в 1840 году Стеффене и Катервуд в Ушмале, «покрытую высокой травой, плевелом, кустарником и деревьями до шести метров высотой».
На сей день Храм воинов застрахован от новых разрушений балками из питтсбургской стали. Железные шкворни незаметно соединяют каменные хвосты Змей в птичьем оперении, которые когда-то поддерживались балками сводов из камня и «железного дерева» сапоте. Индейцы майя были отличными астрономами, архитекторами и скульпторами, они строили величественные часовни, они умели украшать их великолепными рельефами, их мастера воспроизводили человеческое тело в профиль намного совершеннее, чем древние египтяне, и тем не менее решить проблему возведения сводов были не в состоянии. Во Дворце владыки в Ушмале они попытались как-то устроить свод. Длинные камни они укладывали один на другой таким образом, чтобы верхние выступали над нижними. И так они укладывали камни до тех пор, пока обе стены не сошлись в верхней замыкающей плите. Но подлинно круглых сводов они не знали. Вероятно, жрецы, обслуживавшие многочисленные храмы индейцев майя, жили в вечном страхе, что тяжелые своды, поддерживаемые относительно слабыми колоннами, в любую минуту могут рухнуть на их головы.
В Чичен-Итса есть замечательное подтверждение того, насколько зрелым у индейцев маня было ощущение перспективы. Если смотреть на северную лестницу издали, в глаза бросается интересное обстоятельство: лестница, ведущая к часовне, совершенно не сужается! Для достижения ошеломляющей монументальности, чтобы внушить верующим чувство, будто путь к божествам — это путь чудотворный, архитекторы маня преодолели закон перспективы удивительно простым способом: лестницу наверху они сделали шире, чем внизу.
Кроме богов дождя, ветра, кукурузы, войны и других в знаменитом Пантеоне индейцев майя была также и богиня самоубийства, Икстаб. В дрезденском кодексе она изображена с поджатыми ногами, висящей в петле, спущенной с неба. Глаза ее закрыты, на лице черное пятно — знак посмертного разложения. Одинокий кинооператор вдруг вспоминает об этой богине, очутившись во втором из трех городов империи майя — в Ушмале.
Одолжив тачку, он подъехал с ней к подножью пирамиды, на вершине которой стоит Храм чародея. Не имея с собой угломера и не будучи подготовлен к тому, что в Ушмале ему встретится самая крутая в мире лестница, он ограничился тем, что сделал строго фронтальную съемку, по которой позже можно было бы измерить угол наклона. Следуя детской привычке Бернала Диаса дель Кастильо, солдата и историка Кортеса, который пересчитывал ступени всех попавшихся ему пирамид, он выяснил, что к Храму чародея ведет пятьдесят четыре ступени. По западной лестнице он с трудом втащил тяжелую камеру со штативом, и когда, стоя на вершине пирамиды, оглянулся, чтобы определить, какой объектив лучше всего подойдет для съемок Дворца монахинь, то невольно ухватился за штатив.
У подножья храма зияла чудовищная пропасть, и богиня Икстаб протягивала из нее не одну, а обе руки: «Приди в мои объятья, оставь мирскую суету, сойди в царство блаженства, и ты окажешься среди воинов, павших в битвах, юных женщин, умерших при родах, среди счастливцев, добровольно вступивших в мое царство. Не раздумывай! Тебе достаточно сделать всего шаг, один-единственный шаг…»
В то время как Икстаб безуспешно старалась у влечь в свой дворец новую душу, наверх вскарабкались двое туристов, только что вылезших из старенького такси у восточной стены Храма чародея. Они поднялись сюда скорее на четвереньках. чем на «своих двоих», тяжело дыша, прислонились к стене часовни, огляделись и… Икстаб уже была тут как тут со своим извечным монологом.
— Живой ты меня отсюда не уведешь! — истерически закричала женщина, до сих пор смирная как овечка, и задрожала всем телом.