— В обход быстрей, а главное — дешевле. При скорости шестнадцать с половиной узлов мы расходуем в день двадцать четыре тонны мазута. При скорости четырнадцать узлов расход снижается до тринадцати тонн. Самая упорная борьба идет за десятые доли узла сверх пятнадцати. А теперь представьте себе, что в Флоридском заливе Гольфстрим гонит нас со скоростью от трех до четырех миль в час. За один только день плавания он продвигает нас даром на сто километров. При расчетах горючего это кое-что да значит!
— Не вздумайте выходить с кинокамерой на палубу! Сметет в море, как щепку.
За ночь «Ибервиль» превратился в бумажный кораблик. Несмотря на то, что нагружен он был до краев, его легко швыряло на волнах. Форштевень ежеминутно взлетал над линией горизонта и тут же с грозным шумом зарывался в разбушевавшуюся стихию, с которой, словно с пасти дракона, ураганный ветер срывал пену. Соленые брызги неслись по палубным стокам вместе с пресной водой, которую с самого утра зловещие тучи низвергали с неба. Двое-трое юнг, которым выворачивало желудки, судорожно вцепились в поручни. А коль уж обстрелянных мореплавателей так-то крестит океан, это кое-что да значит.
С запасным высотомером произошла удивительная перемена. В день отплытия в Веракрусе он твердо показывал ноль. А теперь словно его с водолазом опустили под воду: минус семьдесят метров! Но на капитанском мостике уже давно зафиксировали понижение атмосферного давления. Радист ловит в эфире тревожные сообщения о том, что в двухстах километрах восточнее нас движется циклон. Перережет ли он путь «Ибервилю»?
В столовой творится что-то невероятное. Стулья и столы носятся по натертому до блеска паркету, сталкиваются друг с другом, как пьяные, ударившись о стену, отлетают к другой. Как же тут обедать?
— Мы к такому цирку уже привыкли, иногда он длится несколько дней подряд. Если бы так продолжалось все время, можно было бы с голоду умереть. Закройте-ка иллюминатор да завинтите его хорошенько. Так. А теперь посмотрите, как я сейчас это гуляние прекращу!
Стюард отодвинул медную крышку в полу, под которой была резьба, а из-под стула вытащил тягу с фасонной гайкой. Через некоторое время все стулья и столики были привинчены к полу.
— А как же с тарелками? Они от вас удерут в два счета! Если бы по краю стола хоть бортик был!
— От бортиков вам сегодня было бы мало пользы.
Спустя четверть часа стюард подавал обед так, как будто
вовсе и не штормило. Он комично сгибал колени, разнося суп, словно балерина, танцевал между стульями. К этому времени на столах уже были фанерные рамы, разделенные на девять квадратов, по три перед каждым. В среднем — круглое отверстие для тарелки, левый принадлежит соседу, в правый тебе положили прибор и салфетку. А в самом центре возвышается большой графин с красным французским вином в окружении четырех стаканов, тоже засаженных в круглые ямки. Только имей в виду, суп надо есть в два приема. Он плещется по всей тарелке, поэтому сперва получишь половину порции, а затем вторую…
— Следовало бы выпить, циклон повернул на северо-восток, — произнес за ужином второй помощник и поднял стакан с вином.
На следующий день шторм утих, море стало снова кротким, как барашек.
— Спокойное, как стакан молока, — поправляют матросы.
Вдруг откуда ни возьмись появилась стая чаек. Откуда они прилетели: с Азорских островов или из Испании? Или, быть может, даже с Британских островов?
Так или иначе, Европа уже не заставит себя долго ждать.
Путешественник, родина которого находится в центре Европы, относится к морю с некоторым недоверием. Особенно когда тринадцатый день он не видит вокруг себя ничего, кроме воды. Ему становится страшно при воспоминании о Нубийской пустыне. Там он чувствовал под ногами твердую почву, и тем не менее достаточно было отклониться на несколько градусов и… об этом лучше не вспоминать! А что же говорить здесь! Черт их знает — все эти морские таблицы, секстанты, гирокомпасы и лаги.