Над Самбу светает. Наступило время прощания, но… прощаться не с кем. Вся деревня выглядит, точно поле битвы: мужчины и женщины отсыпаются в хижинах, под деревьями, на площади — прямо там, где у них ночью подломились колени.
Зато экипаж моторной лодки лихорадочно спешит, словно речь идет о жизни. Мы потеряли два часа самого высокого прилива, и теперь река быстро идет на убыль. На палубе и без того суматоха, а Джим еще мечет громы и молнии.
— Вы только посмотрите! Из всей добычи у меня осталось лишь это, — и он сует нам под нос откусанную лапу аллигатора. — Того, молодого, я собирался привезти в Панаму. Живьем! И вот что мне досталось от него!
— Как же это случилось? Его слопали другие?
— Черта лысого! Они бы не оставили его ногу, чтобы позлить меня. Ведь вы сами вчера видели, как я привязал его к лодке проволокой, потому что веревку или ремень он бы перегрыз. А о проволоку только поломал бы зубы. Так он, болван, не придумал ничего лучшего, как откусить собственную ногу и удрать. А так как ему, верно, было не сладко, то перед этим он выгрыз брюхо и у второй гадины, что мы вчера притащили мертвой. Может ли быть на свете вообще что-нибудь более прожорливое, чем этот кайманий сброд?
Сейчас, при рождении нового дня, наше ночное приключение кажется нам кошмарным сном. Но на палубе имеется доказательство того, что эти драматические воспоминания вовсе не плод взбудораженной фантазии. В углу у борта лежит мертвый аллигатор, которого поймал Алинио со второй лодки.
Спустя четверть часа после подъема бурное течение реки Самбу и два мотора уже гонят нашего «Альбатроса» с бешеной скоростью вниз, к морю. Такое плавание отнюдь не безопасно, но у нас еще остается капелька надежды, что мы пройдем прибрежные отмели до конца отлива.
Но около девяти утра он как бы затянул тормоза. «Альбатрос» закачался, от винтов повалили на поверхность клубы грязи. Дело плохо. Рулевой быстро поворачивает рычаг газа наполовину, матрос занимает место на носу. Ему опять придется пронзать воду лотом.
По устью Самбу мы проползли, словно воры, и вот уже полчаса обдираем дно «Альбатроса» о раковины, петляя между островками мелей, пятясь и снова подаваясь вперед. И вдруг будто какой-то невидимый краб схватил лодку за нос и приподнял его. «Альбатрос» затрещал по швам и накренился. Мы цепляемся за что попало, лишь бы устоять на ногах. Рулевой же только сдвинул фуражку на затылок.
— Ну вот, засели! Теперь можно до полудня кусать ногти. Хорошо, если снимемся часа в два, в три.
Прекрасная перспектива! В воздухе ни малейшего движения, солнце почти в зените, и его лучи раскаляют каждый уголок судна. А в трюмах соревнуются с солнцем два горячих мотора.
Три часа на мели. До ближайшего берега отсюда не меньше километра. Время плетется, как стреноженное. Не знаешь, чем заняться. Говорить не хочется, спать нельзя, на солнце жарища, в тени можно задохнуться. Закидываешь в воду удочку, отлично зная, что там нет даже сардинки. Только старик Джимми не теряет чувство юмора.
— Раз уж рыба, пусть будет рыба. Как двинемся дальше, попробуете вон на ту блесну.
Два часа дня; на палубе тишина. Одно слово — и то утомляет. Сколько же в часе минут: шестьдесят или шестьсот?
— Слышишь? Под лодкой захрустело, как будто сахар раскатывают скалкой на столе. Вода прибывает, сейчас поедем!
— Не сейчас, — говорит Джимми, окатывая холодным душем наши преждевременные надежды. — Вы забыли про охлаждение моторов. Воду мы набираем снизу, а грязь может забить каналы.
Еще полчаса, более длинные, чем предшествующие полтора.
Наконец-то! Под килем напоследок хрустнули раздавленные ракушки, и лодка, освобожденная приливом, закачалась на поверхности. А двадцатью минутами позже, миновав мыс Гарачине, она вышла в открытое море и направилась к северо-западу. Рулевой на пять часов передает нам власть над судном.
— Я обещал на обратном пути поставить вас за руль. Вот вам карта, можете приступать. Держитесь пока курса триста четыре! А вот удочка, за пять часов вы сможете насладиться и тем и другим.
Рулевой вытащил из трюма толстое бамбуковое удилище с катушкой величиной с литровую кастрюлю. На леске болтается большая блесна с тройным крючком.
— Это, видимо, предназначено не для рыбы! Удилище вроде древка флага, а на такие крюки можно подвесить говяжью тушу!
— А вы попробуйте! Выпустите сотню метров, а там посмотрим.
Прошло меньше пяти минут. Ни с того ни с сего катушка раскрутилась, да так, что чуть было не вылетела из рук Иржи в море.