— Чего ты? — спросил его Гришка.
— Придется подождать: тут человека одного избили, нашу машину послали за врачом, а она застряла — сейчас из колхоза Калинина звонили. Так что придется подождать.
— А где он?
— Человек? На операционном столе. Больница это, — показал милиционер на освещенные двери. — Думали, не довезем… У тебя закурить есть?
Гришка дал папироску, зажег спичку.
Милиционер нагнулся, охватил руками Гришкины ладони, прикурил.
— Х-ха… Думал, помру без курева. Ты куда ездил? — заглянул он в кузов.
— Связистам провод возил. Они от Вязового линию тянут.
— А чего с той стороны едешь?
— Дорогу размыло. Думал, проселками лучше. А он вон как…
— Ночь-то, ночь-то какая, — сказал милиционер. — Картошка теперь попрет.
— К утру бы еще не пошел…
— Не пойдет, — уверенно заявил милиционер. — Примета есть. А и пойдет, не страшно: уборка только еще начинается…
— Козлов, — крикнули милиционеру от двери. — Подойдите сюда.
— Сейчас.
— Ты, друг, подожди меня тут, — сказал он Гришке.
«Черт, запоздал я, — подумалось Гришке. — Сильно запоздал».
В последнее время он жил в совхозе. Строился — уже желтели косяки в проемах дверей. Утром, перед поездкой, завернув на завтрак, он заглянул в пахнущий строевым лесом дом, посмотрел на работу плотников, потом сбегал в огород. После бродяжничества по Сибири, после сморщенных вялых овощей в придорожных чайных или дармового обилия на совхозных плантациях, куда Гришку посылали на осенние работы, собственная зелень умиляла.
Стеша засмущалась, увидев перелезающего через забор мужа с двумя выдернутыми из грядки луковицами и нежными, в пушке, огурцами в руках.
Познакомились они далеко отсюда, на Алтае. Работала Стеша на автобазе. Она развелась с первым мужем, что придавало ей какой-то особый смысл в глазах шоферов. И хоть не было ничего замечено за ней такого, из-за постоянных шоферских ухаживаний местные бабы обходили ее.
Гришка встретил ее ночью, на заправке. Так же вот тускло горели фонари, и в их электрическом свете старательно уложенные Стешины локоны казались особенно блеклыми. Она отпускала горючее второй смене шоферов, когда он подъехал.
— Ну ладно, у этих работа такая, — сказала она, кивнув на присутствующих. — А тебя чего по ночам носит?
— А ты думаешь так просто по три сотни в месяц выгонять?
И с привычным нахальством довольно сильно тиснул ее. Она, поправляя волосы, насмешливо сказала:
— А ты как будто выгоняешь!
— Ну, а как же! Как месяц, так две с половиной или три сотни отдай!
— Это сколько же ты зарабатываешь? — удивилась она. — Можно такого мужа любить…
Последнее ей хотелось сказать шутливо-вызывающе. Ее подвел голос, и Гришка внимательно посмотрел на нее: столько вымученности было в ее желании понравиться, что он вдруг с удивлением заметил, что и у него тоже садится голос. С этого все и началось…
Гришка и сейчас почувствовал, как у него перехватывает горло от любви и сочувствия к ней. «Запоздал, — с горечью подумал он. — Сильно запоздал. И чего она теперь там думает?»
Провожая утром Гришку в рейс, совхозный завгар Иван Иванович Черных наказывал:
— Повезешь катушки связистам, не увлекайся. Будут уговаривать на что, знаю я их, говори, не велено — и назад. Нам машина самим нужна. Понял?
А Гришка не послушался. Уже на станции походил меж плавящихся на солнце каменных заборчиков, поискал попутчика: не любил он ездить один. Бывало, посадит девчонку, а нет, так и просто кого-нибудь, и начинает трепаться. Повезло ему и на этот раз. Уже выезжая со станции, на развилке дорог, повстречал он мужика в брезентовом плаще.
— Подвезешь? — забегал тот со своими бидонами по дороге.
— А куда тебе?
— До Болотовского.
— Ну садись.
— Ты в этом плаще на заготовителя похож, — сказал Гришка, когда мужик, устроив свои бидоны в кузове, забрался в кабину. — Ты, случайно, не уполномоченный?
У мужика сморщилось лицо.
— Какой уполномоченный! Дочку замуж отдаю, а свадьбу сейчас, знаешь, как справить. Вот жена и говорят, съездий, продай чего-нибудь на приданое. Вот продал… Слушай, — внезапно оживился он, — тут у меня парень знакомый в совхозе работает, я у него хлеб купил, может, подвезешь?