— Какой Иван Иванович, — раздавался басок Егора Демидовича. — У которого на голове кудрей кипяток? — И Рятлов под общий смех показывал, что Иван Иванович лысый. — Это хорошо!
— Хо-ро-шо? — удивлялся хозяин.
— Конечно, хорошо.
— Да чего хорошего-то?
— Ну как же! И картофель ты посеял, и Иван Иванович этот… А ты вот попробуй, как я…
— Да зачем мне это. Я не могу так.
— А ты все-таки попробуй, попробуй!
— Да куда мне!
Кто-то вдруг откровенно начинал льстить Егору Демидовичу:
— Да вы, никак, не курите!
— Не курю.
— Совсем?..
— Совсе-ем. Да ты только послушай… Не курю — это одно, а второе, что главное, — нельзя мне курить…
— Но-о? — восхищались вокруг.
Иногда пробовали петь. Рятлов тоненько выводил, прохаживаясь — делая «выходку» — на кругу:
Однако ума Егор Демидович не пропивал — нет, не пропивал. Когда в очередной раз гости зачем-то вывалились во двор и хозяин особенно настойчиво приступил с какой-то просьбой, Рятлов осадил его:
— Не видишь, что вокруг? Успеем еще, наговоримся, — однако и сам не вытерпел: — Тебе какой размер? Ну, ладно, может, и достану…
Ивану постелили на полу. Он засыпал, просыпался — гулянье все никак не кончалось…
А вот теперь наступала расплата: простудно ломило тело, на душе было смутно после мучивших всю ночь снов, вспомнилась вчерашняя покалеченная лошадь…
Иван вышел на улицу — сине было вокруг. Хозяин гремел ведрами у колонки: он подавал их снизу Егору Демидовичу в кузов машины, а тот — крепкий, свежий, несмотря на ночь кутежа, с румянцем во всю щеку, взобравшись с ногами на днище бочки, не спеша лил воду в темное отверстие из-под пробки.
Иван взобрался на скат, держась за борт, посмотрел на их работу, спросил:
— Вы что же это здесь делаете, друзья, а?
— Ты пиво вчера пил? — не поворачивая головы произнес Рятлов. — Ну, вот!
— Я расплачусь, — сказал Иван. — Приедем домой — и расплачусь…
— А ты знаешь, сколько вчера выпили? Денег не хватит, расплачиваться если.
— Все равно нельзя…
— Послушай, — оторвался тогда от своего дела Рятлов. — Чей вчера трактор был? Мой? А вызвали его для кого? Ну, непорядок, верно… Но с людьми надо было расплатиться, как ты думаешь? Молчишь? Ну, вот и я так думаю.
И у Ивана не нашлось, что на это ответить.
После, в дороге, уже уверенный в молчаливом согласии спутника, Рятлов похлопал Ивана по руке дружески:
— Горячка ты, не соображаешь. А в нашем деле соображать надо.
Тонков неприязненно покосился на Егора Демидовича.
«Ведь вот человек: до чего не коснется, все испортит. И как его только такого начальство при себе терпит? Ну, а что начальство, хоть бы и самое умное, — возразил он сам себе. — Он, Егор Демидович, в любое время и в любой обстановке сейчас все достанет. А начальству того и надо. Откуда и как достали, ему за работой разбираться некогда, да, может, и неинтересно. Вот Рятлов и пользуется!»
Меж тем машина потихоньку одолевала первый за Пилюгиным подъем. И чем выше она поднималась, тем более просторная ширь открывалась справа от нее. Видны стали занесенные снегом сараи еще одной деревушки, подальше — свиногородок Пилюгинского совхоза и уж совсем далеко высовывались из-за горушки заиндевевшие верхушки нескольких сосен из старинного — еще барского, княгини Волконской — парка. А когда взобрались на самую вершину увала, вдруг увидели у обочины в кристалликах инея сине-желтый легковой автомобиль, рядом с которым стоял, видимо, поджидая кого-то, капитан милиции.
— А ну, останови! — распорядился Рятлов. — Поздороваться надо.
И выскочил из машины.
«Весь мир у него — друзья, — вздохнул Иван. — Хотя дружбой, конечно, это не назовешь: какая уж там дружба, если что-нибудь добыть или достать надо».
Снаружи тотчас завязался оживленный разговор, и Ивану показалось, что с губ собеседников уже перепорхнули знакомые слова о таинственном «размере».
Вернулся Рятлов в машину в приподнятом настроении.
— Учись!
— Че-му?
— Жизни. А то какой грозой ты на меня сегодня утром налетел, а?
«Еще и смеется, — вздохнул про себя Иван. — Значит, уверен в себе. Небось думает, обвел дурака вкруг пальца. Ан, врешь, Егор Демидович, не купишь — меня полсела в армию провожало!»
Приехали они рано. Иван отогнал освобожденный грузовик в гараж, обиходил его и потом часа два отсыпался, пока не разбудило его осторожное материно покашливание.