— Надо съездить, туда и написать? — спросил я.
— Да уж конечно. И — побыстрее!
Мне показалось, что приезд журналиста в семью погибшей сейчас будет не совсем уместным. Однако, поразмыслив, решил, что там, видимо, уже поулеглось все, вот уже и письмо написали, а, взглянув на конверт, вообще успокоился: времени с похорон прошло более чем достаточно.
— Вы вот все недовольны мной, — сказал Петр Федотович. — Статьи ваши секу, то-се… А я вот, видишь, какое вам дело поручаю. Да! тут вот что… — Петр Федотович немного замялся. — Пусть это тебе не покажется странным, с тобой Валерий Михайлович хочет поговорить.
Я посмотрел на тихо сидящего в уголке Валерия Михайловича Саса.
— Здравствуйте, — Валерий Михайлович поприветствовал меня вежливым наклоном головы.
Оказалось, нужно было написать статью. О преемнике Саса, агрономе того совхоза, где когда-то работал сам Валерий Михайлович. Я уже слышал об истории, возникшей между ними: какие-то прежние выкладки Саса не подтверждались совхозной практикой — и преемник не молчал об этом, пусть пока лишь в частных разговорах. Статью же следовало написать так, чтобы всем ясно стало, что неуспехи совхоза в растениеводстве как раз и являются следствием пренебрежения сасовскими рекомендациями.
Мне нравился преемник Валерия Михайловича, сейчас это, видимо, как-то проглянуло на моем лице, и Сас не преминул отметить:
— Смотрите… Статью эту можно написать быстро. И солидно. Опираясь на научные данные. Я сам бы материалы предоставил.
Я промолчал.
— Урожая-то в совхозе нет? — сказал мне Петр Федотович, уже в раздражении.
— Его в последние годы ни у кого нет. Из-за погоды…
— Ну, ладно, — решил редактор. — Мы еще об этом поговорим. А сейчас после обеда в тот совхоз, откуда письмо, Коломиец едет. Собирайся и поезжай с ним.
Дальше события разворачивались так. Объясняя, что и как надо сделать, страдая от неуверенности во мне и невозможности как-то поправить дело, Петр Федотович, мне показалось, и сам не заметил, как дошел до машины, а потом и оказался в ней. Однако в кабине я увидел Саса, а на крыше «Волги» были пристроены бамбуковые удилища. Удивительно быстро находят такие люди друг друга.
В дороге Сас решил продолжить разговор.
— Статью ведь можно будет напечатать в областной газете. У меня друзья есть, помогут, — выставил он еще один довод.
Но я и на этот раз отмолчался.
Они высадили меня, немного не доехав до совхоза. «Волга» развернулась, мелькнула еще раза два в ковылях и, пока я брел к поселку, пропала за глинистыми увалами. Нужный дом я отыскал сразу.
Саманный, с плоской крышей, он стоял, похожий на все другие дома, строенные здесь когда-то переселенцами с Украины. Деревянный заборчик, широкий двор, в углу которого располагался огород. С помидорных листьев еще скатывались прозрачные капли. Нетрудно было представить себе, как носила здесь когда-то по утрам девушка воду, раздвигая крепкую зелень босыми ногами. Представил я себе и похороны. Раскрытые настежь окна. В тени забора, на лавке, — барабаны и трубы приглашенного по случаю оркестра. В смородине — куры, откуда их некому выгнать.
Внутрь дома впустила меня мать погибшей.
Она подала стул, обмахнув его передником, а сама осталась стоять, подперев щеку рукой. Мне показали тоненькую пачечку разноцветных бумаг. В ней были гербовая бумага свидетельства о рождении, книжечка комсомольского билета, почетные грамоты с печатями и лиловыми линиями подписей.
— В войну призвали его самого, а их осталось у меня пятеро. Спасибо еще, люди помогли, а то… — женщина потупилась. — Вера ничего того не знает — она после войны родилась…
Я смотрел на хозяйку, а она внезапно дрогнула плечами, повернулась к окну и запричитала:
— Ох, Вера, Вера, и что ты с нами сделала…
Есть люди, которые легко находятся в таких ситуациях — я не принадлежу к их числу. Я сидел и не знал, что делать. В это время в распахнутую дверь, заглянула еще одна женщина, помоложе, и стала смотреть на меня с любопытством. Пришлось попрощаться.
По раскаленному песку и солнцу я и поплелся к совхозной конторе, очертания которой искажало маревом.
Внутри конторы было прохладно. Я долго бродил по коридору, по очереди открывая двери во все кабинеты, пока наконец в одном из них, треть которого занимал рассохшийся шкаф с вывалившимися из него бумагами, не наткнулся на своего знакомого — совхозного зоотехника Григория Григорьевича. Тот важно сидел за массивным столом и рассматривал бумаги.
Несколько месяцев назад я писал статью об этом совхозе. Мы ездили с Григорием Григорьевичем, тогда только что окончившим институт, по гуртам, он пригласил меня вечером к себе пить чай, мы засиделись, и под конец хозяин, открыв студенческий чемодан, показал даже заветную тетрадку — копию защищенной на отлично дипломной работы по птицеводству. Три месяца руководящей работы сделали зоотехника неузнаваемым. Он приобрел манеру «по-начальнически» цедить слова сквозь зубы, от которой на лицах присутствующих неизменно появлялось страдальческое выражение.