— Да разве тут пропадешь, когда люди…
Феня провела рукой по влажным глазам, подошла к окну. На улице было темно.
Где-то близко в этой темноте — ее дом, близко и в то же время далеко: отец сердит, и она не решалась подходить ко двору…
«И не подойду!» — подумала Феня и стала расставлять посуду.
Матрена достала варенье. Феня спросила:
— Это что, тоже аванс?
Матрена улыбнулась:
— Конечно, чтобы лучше голова твоя работала для учения.
Глава III
Александр Иванович Гаврилов, или, как называют его микулинцы, Саша, торопился на работу. Вокруг так хорошо пахло талым снегом, так звонко булькали, пенясь, весенние ручейки, что он невольно улыбнулся. Ручейки звенели молодыми, несмелыми голосами, но, когда в канаве сливались в гремучий широкий поток, голоса их становились уверенней и громче. Саша вспомнил о Фене.
«Побольше бы молодых на ферму, тогда веселей пошли бы у нас дела».
Вот и ферма. Из полуоткрытой двери слышны радостные и несколько встревоженные голоса:
— Чернавка двух принесла!
Это говорили между собой доярки. Саша нетерпеливо шагнул к коровнику. В дверях он чуть не столкнулся с Матреной.
— Александр Иванович, что же делать-то? — озабоченно всплеснула она руками. — Все прибавляются и прибавляются, а тут еще вон контрактованных телочек привезли…
Саша прищурил глаза:
— А что бы ты посоветовала?
— Право не знаю, подумать надо.
— Ладно, пойдем-ка потолкуем с доярками, может, они что-нибудь подскажут.
Феня раскладывала сено по кормушкам и прислушивалась к разговору заведующего фермой с Матреной. На душе у Фени лежала еще какая-то тяжесть, но в то же время было и радостно. Вот уже с неделю, как она помогает дояркам, учится у них. Хоть и устает, но ее трогает то, что все думают о ней, заботятся. Взять хотя бы Александра Ивановича. Бабы говорят, орет уж больно, а Феня видит, что и кричит-то он, может, лишь оттого, что стесняется их: доярки все постарше его, да и на язык не наступи любой из них. Работая, она часто размышляла, чем бы отблагодарить людей за такое теплое отношение к ней. Вот и сейчас, услышав разговор Матрены с Александром Ивановичем, поставила вилы в сторону, прикинула: «А может, и я что смогу?..» — и вышла во двор.
Феня заглянула в небольшой покосившийся сарай — вроде не видать никого. Но вот где-то в полутьме послышалось сдавленное, жалобное мычание теленка. Феня пошире распахнула дверь да так и ахнула:
— Матушки мои!
Перед ней, сбившись в кучу, в навозной жиже стояли телята. Сарай был не приспособлен под телятник — теснота, сырость, ветер свистит в щелях, стропила покосились — крыша, того и гляди, рухнет.
Скорей бы уж новый построили! Телятник будет на лугу, под березами — светлый, сухой, просторный, с подвесной дорогой для подачи кормов, с теплой водой. Феня ходила на стройку — Матрена повела ее как-то, все показала. Стены уже подведены под крышу, но телятник готов будет нескоро. А пока беда с этими телятами, одна беда…
На Феню глядели десятки унылых, измученных глаз. Какие это телята: шерсть не лоснится — тусклая, шершавая, грязная. Все они худющие-прехудющие. Им бы играть да резвиться, а они стоят, повесив головы. Особенно выделялся один взгляд — безропотный, просящий. Сердце Фени дрогнуло. Она кинулась к соломенной скирде, схватила охапку и снова помчалась в телятник.
— Дайте я вам подстилочки брошу, лобастые.
Телята расступились, потянулись к ней влажными мордами. Феня притрусила чавкающую жижу и еще несколько раз сбегала за соломой.
Вдруг в сарае потемнело. Феня оглянулась — кто-то неуклюжий, громоздкий заслонил дверной проем. Всмотрелась хорошенько — Нил Данилыч, председатель.
— Ты чего тут, Фенька?
— Да я… просто так…
— Вижу, что не за деньги!
Феня помялась:
— Жалко мне их…
Председатель прошелся по чавкающей соломе, потом зачем-то схватился за тугой ворот рубашки и нахмурил брови — словно во всем был виноват тесный, режущий воротник.
— Мне с ними — вот так! — провел он ладонью поперек горла. — Двести дурачков на моей шее. Прирост в этом году большой, поголовье телят удвоилось, а девать их некуда: на ферме полно и тут тоже, да и ухаживать некому, людей не хватает, один скандал. — Нил Данилыч огляделся вокруг. — Это же яма, а не телятник. И перевести пока некуда. А тут еще силосную башню надо крыть…
Председатель снова схватился за тугой, душивший его ворот, глухо закашлял.
Феня подняла глаза и робко попросила: