— Иди, иди, не бойся, глупый, — поманила теленка девушка. Тот подошел, лизнул Фенину руку, дал почесать себя в курчавых завитках лба и за ушами, приласкался.
— Ишь ты, как ласку-то любишь, лопоухий, — проговорила Феня, щупая подбородок теленка.
От крыши фермы на солнце подымается парок. Первый по-настоящему теплый день. Коровы тоже на воле. Задрав морды, они от радости подняли рев.
— Травой пахнет, а травы еще нет, — говорит заведующий фермой, — беда с ними…
— Александр Иванович, а почему для телят молока убавили?
— Коровы мало дают.
Феня смотрит непонимающе.
— Бескормица… ясно?
— А как же мои телята? Ведь есть маленькие, они пропадут без молока.
Александр Иванович облокотился на прясло, задумался. Без молока могут остаться не одни телята, но и ребятишки…
— За горло берет нас весна…
— А почему же так с кормами получилось? — спросила Феня.
— Мы их на прошлогоднее стадо рассчитывали, корма-то, но скотины прибавилось, ртов стало больше, а корм тот же, вот и не дотянули малость. А потом еще засуха подкузьмила. Ну, да ничего, до травы скоро доживем.
Феня вспомнила старую Дымку — худа и слаба, двух телят принесла.
— Что же делать-то будем? — Девушка умолкла, в больших карих глазах вопрос, сочувствие. — Трудная у вас должность, Александр Иванович, трудная…
Вечером шла из школы, видит — на ферме огонек. Открыла дверь, оказывается, это Матрена с Иваном Гавриловым режут солому и кладут в запарник. Феня бросила книжки на стол.
— А ну-ка, дайте я покручу соломорезку, дедушка, — сказала она, подходя к Ивану.
— Ну, покрути, покрути, — рука-то молодая. Как твоя геометрия?
— Сегодня четверка.
— То-то гляжу, раскраснелась.
— Весна, дедушка.
Вошел Нил Данилыч — лицо усталое, сапоги в грязи — видно, с дороги.
— Ну, что сказали в райкоме? — тревожно спросила у него тетка Матрена.
— Секретарь молодец, понял нашу беду, не ругался и не читал нотаций, а взял телефонную трубку да в совхоз «Приокский» позвонил. А мне потом сказал — у них с кормами тоже плохо, но помогут.
Иван одобрительно кивнул головой.
— Пока придется слабым коровам и телятам давать сенца, а остальным, как договорились, солому запаривать.
С этим все согласились.
Прошло три дня, и Феня заметила, как некоторые из ее питомцев повесили головы, стали худеть, а через день у многих расстроились животы.
К вечеру заглянула в телятник Матрена, всплеснула руками, заохала:
— Феняшка, Феняшка, да что же ты молчишь, посмотри, телята-то…
— Вижу, тетя Матрена, вижу. Не хотелось тревожить — вам теперь совсем нелегко…
— Ну и недотепа же ты, ведь стадо можешь сгубить! Сейчас достану лекарство.
Феня ждала пузырьков с каплями или порошков, а Матрена принесла узелок текучих мелких семян с коричневым отблеском.
— Сделай отвар, пои — выздоровеют твои телята.
Матрена постояла у порога и, перед тем как выйти, наказала:
— Смотри не рассыпь.
Это было льняное семя. Где-нибудь в Калининской или Псковской областях найти его — не диво, а вот в других районах льняное семя ценится на вес золота…
Феня бережно взяла узелок, пошла в кормокухню. Сидела больше часа, варила пойло и все щурилась от едкого дыма, чадящего из топки. Потом начала студить отвар, носила ведрами в телятник. Думала, не станут пить, зафыркают. Нет, пили телята охотно, а к вечеру некоторые потянулись к сену. Всю ночь Феня пробыла в сарае, утром опять поила льняным отваром своих питомцев. Дело понемногу пошло на поправку. Феня облегченно вздохнула.
— Пойдешь на станцию в воскресенье? — спросила тетка Матрена.
— Зачем?
— Корм пришел. Слыхать, есть белковые дрожжи для телят.
— А кто за меня здесь побудет?
— Наташка.
— Хорошо, пойду.
В воскресенье Феня задержалась в телятнике и на станцию вышла одна. Дорогу развезло. Феня с трудом вытаскивала тяжелые сапоги из грязи.
При выходе из села повстречалась с отцом: Аким ладил мост через ручей — размыло паводком.
— Добрый день, папа, — тихо промолвила Феня, ступая на тесину, перекинутую отцом.
— Здравствуй, дочка…
И замолкли оба, смотрят друг на друга, не найдут слов. Аким приметил, как Феня за эту весну сильно поднялась и похорошела. Из пальтишка совсем выросла, сапоги, видно, с чужой ноги — великоваты, а дома все новое свое лежит…
— Кто обул-то?
— Тетя Матрена дала сходить на станцию.
— Зачем идешь?
— А там корм прибыл…
— На себе, что ли, потащите-то?