Фене кажется, что вот сейчас вальс кончится, и Надя, заметив Наташу, подойдет и публично, при всех, начнет выговаривать ей. «Но ведь Надя должна сначала разобраться и понять…»
Феня все быстрей и быстрей кружится в вальсе, порой она робко заглядывает в глаза партнеру, и тогда Александр Иванович любуется ее задумчивым лицом. «Что на душе у нее?» — пытается догадаться он.
— Почему ты в клубе редко бываешь, Феня?
— Сами знаете, некогда: то на ферме, то в школе, ну и настроение… Тетю Матрену жалко. Ведь мы под одной крышей живем, вижу, как мучается она сейчас из-за Наташи…
Феня повернула голову — совсем недалеко от нее кружилась в танце Наташа, с ней поравнялась Надя. Наташа сделала вид, будто не заметила Надю, но та поздоровалась, и Наташе стало неудобно: Феня увидела, как покраснело ее лицо.
Как только вальс утих, Надя подошла к Фене — подала руку, ласково и одобрительно посмотрела на нее. Собралась молодежь, обступила Надю. Она шутила — будто не виделась целый год, смеялась. Разговор в основном велся вокруг танцев, потом перекинулся на чью-то недавнюю свадьбу, подтрунили над подошедшим Ваней Пантюхиным, который до сих пор не научился танцевать, а о путевках — ни слова, ни полслова… Странно, очень странно!
Глава XV
Сильный частый дождь ударял о стекла. Наташа вбежала в избу, сбросила у порога набрякший плащ и грязные сапоги, прошла к окну. Холодные струи порывисто хлестали, то утихая, то вновь усиливаясь. Девушка села на скамейку и, обхватив колени озябшими пальцами, стала прислушиваться к шуму ливня. Скука адская, вокруг никого. Пройдешь по улице — одни ребятишки, заглянешь домой — тоже ни души. Все на работе…
«К Аленке, что ли, сходить, у нее иногда собираются ребята?» — подумала Наташа и подошла к зеркалу. Прическа нравилась ей — модно, красиво. Почему называют «конским хвостом» — не понять. Глупо!
Дождь между тем перестал. Наташа надела новую блузку и только хотела достать боты и туфли, как дверь отворилась, и вошла Феня. Споткнувшись о Наташины сапоги, брошенные у порога, она спросила:
— Ты куда, Наташа?
— А тебе не все ли равно?
Феня разделась, повесила плащ в прихожей, поставила Наташины сапоги в сторонку, потом заглянула на кухню и, увидев, что подойник пуст, бросила взгляд на часы: батюшки, корова не доена! Быстро накинула фуфайку, вышла во двор.
— Подумаешь, цаца! — зло проговорила Наташа, как только дверь за Феней прикрылась. — Живет, будто у себя дома, мать только и знает: «Феня да Феняшка», а я что, чурбан, что ли, с глазами? Ей все условия — ешь что хочешь, учись, а для родной дочери ласкового слова нет!..
Горло Наташи перехватила спазма. Мучительно переживала она свою непристроенность и какую-то пустоту. В школе прочили ей необыкновенное будущее, да и самой казалось… а вышло, что все это глупые детские мечты, не больше. «Сижу сложа руки, как дура, и жду, когда через форточку с улицы впорхнет открыточка с приглашением в ансамбль Моисеева. Вон люди устраиваются. Фенька нашла свое — у нее телята. Разговаривает с ними и чуть не целуется, глупая. А я… — Наташа хрустнула пальцами, вздохнула. — Пожалуй, зря все-таки сбежала из города. Борис помог бы, он любит сцену, и у него, как у Феньки, все получается». Наташины мысли невольно перенеслись в заводской Дворец культуры. Тонюсенькая ниточка надежды, начало которой она только что отыскала, вела к недавнему. «Зачем я нагрубила Борису? Зачем?..»
Наташа достала туфли, боты, стала одеваться. Со двора с полным подойником молока вошла Феня.
— Наташа, а тетя Матрена еще не приходила?
— Нет.
— Давай вымоем пол. Вдвоем легче и быстрей, а то мне в школу надо.
— А мне гулять!
Процеживая молоко, Феня наблюдала в щель между ситцевыми занавесками, как Наташа вертелась перед зеркалом, закручивая локон в колечко.
Феня не обижалась, что Наташа последнее время всю работу по дому переложила на ее плечи. Она старалась управиться с уборкой до прихода Матрены, чтобы та не заметила ее усталости. Феню тяготило другое — с каждым днем все труднее и труднее становилось разговаривать с Наташей. Что ни слово — то издевка и грубость. И все-таки Феня многое прощала Наташе, помня, как та в суровые для нее дни, когда она в марте пришла в их семью, поддержала ее, помогла учиться.
Феня успокаивала себя мыслью, что Наташе сейчас трудно, не менее трудно, чем когда-то было и ей самой: издергана, никак не найдет себя.
— Ладно, Таха, пол я вымою, иди. Не беда, что на первый урок опоздаю — литература, знаю все.