— Ура-а!.. — закричали девушки.
Зоотехник, глядя на них, улыбнулся, а Нил Данилыч сказал:
— Видели, каковы? За несколько дней в красном уголке все перевернули и ферму утеплили. Пойдемте покажу, а заодно и с заведующим фермой познакомитесь. Он под стать им. С доярками поговорите после: девушкам теперь не до нас. Попрощавшись, мужчины вышли.
— Ты скажи, про эту версту бормотала мне сегодня во время дойки? — спросила Наташа у Аленки.
— Про него.
— А ты что, разве знаешь о нем что-нибудь?
— Конечно, знаю. Ой, девки! — затараторила Аленка. — Приехал вчера в сумерках, поселили его к бабке Антонихе. Насилу втащил в избу два чемодана. Я думаю, богатство, ну там костюмы, что ли, — пальто у него видите какое модное — и знаете, что в чемоданах оказалось? Книги! Всю горницу завалил, а потом достал толстые кожаные перчатки, гири…
— Ты уже все успела рассмотреть, — заметила Наташка.
— Ну и что же, подумаешь! — Аленка встряхнула косичками и, захлебываясь, продолжала рассказывать: — Вечером пошел в кузницу, выпросил здоровенную железяку, похожую на лом, мыл ее керосином, тер, как сокровище какое-то, а потом по концам приладил гири…
— Толку не будет: физкультурник! — безнадежно махнула рукой Наташа.
— А может, и будет, — ответила Катя. — Видать, толковый парень, зря болтать не любит.
— Да вы ему и слова сказать не дали, — вмешалась Феня, — трещали как сороки. Вот это, скажет, доярки, вот это работнички! Впрочем, что ни говорите, а мне кажется, неплохой он парень.
— Ой, девчата, — заговорила опять Аленка, — а утром начал делать зарядку — смехатура одна. Бабы шли по воду, остановились, смотрят, улыбаются: холод, а он в трусиках и все с железякой своей играет. Ноги циркулем, длинный — умора!
— А пальто у него — шик: с поясом, карманы чего стоят — накладные! Наши ребята от зависти лопнут, — ухмыльнулась Катя.
— Жених!..
— А может, у него ребятишек целая дюжина.
— Холостой! Бабка уже спрашивала.
— Девки, чур мой! — улыбаясь, заявила Наташа.
— Что тебе, одного не хватает? — сверкнула синеватыми белками глаз Аленка.
— А кто же это у меня есть-то?
— Будто не знаешь? Федя!
— Ха-ха, Федя? Теленок этот? Да он и поцеловать толком не умеет.
Катя не вытерпела:
— Ты как собака на сене: ни вам, ни нам!
Наташа рассмеялась, а Феня отошла к окну и стала смотреть во двор. Ей было больно, что прежняя дружба с Наташей так и не наладилась, а еще больней за Наташино легкомыслие.
— Хватит вам, балаболки, — сказала она.
Фене было видно, как из коровника вышли Нил Данилыч, новый зоотехник и Александр Иванович. Зоотехник неожиданно повернулся к Александру Ивановичу, подхватил его под мышки и поднял кверху.
Нил Данилыч, смеясь, что-то говорил, а Александр Иванович, на весу болтая ногами, все пытался освободиться, но зоотехник держал его, как в клещах, и не опускал на землю, потом наконец опустил, и они обнялись.
«Мальчишки!» — с улыбкой подумала Феня, догадываясь, что зоотехник с Сашей и раньше были знакомы, но, посмотрев, как они, играя, толкали друг друга, и услышав возглас Александра Ивановича: «Парень нашенский!», поняла, что оба встретились впервые и друг другу понравились.
Феня хотела рассказать об этой сценке Кате, но, увидев, что та увлеклась разговором с Аленкой, промолчала.
Глава XVIII
Однажды летом Иван Павлович, будучи еще студентом, добирался на теплоходе в Микулино. Где-то уже под самым Спасском на рассвете крепко заснул и наверняка проспал бы и рассвет, которым хотел полюбоваться, и свою пристань, если б не сосед, хлопнувший дверью каюты. Пока Иван Павлович собирал вещи, на палубе послышался раскатистый бас — кто-то пел «Величальную». Иван Павлович поднялся наверх. Все было озарено светом раннего утра. Сосед стоял лицом к солнцу и вдохновенно пел. Широко и плавно текла в просторных берегах песня.
Иван Павлович удивился: «Так вот, оказывается, каков мой попутчик!» И что-то знакомое показалось ему в песне и в чертах лица поющего.
— Эх, родная моя Ока, волюшка вольная!.. — проговорил певец, закончив куплет. — Значит, сходите? — обратился он к Ивану Павловичу. — Скоро и мне. Желаю вам всяческих благ. — Прислушался к рассыпчатым трелям соловья на берегу и добавил: — Навек бы остался тут, если б не было на свете Большого театра.
И тут Иван Павлович узнал его. Да, это был он, знаменитый бас. Ивану Павловичу приходилось слушать своего земляка и по радио, и на сцене, и долго потом жили в памяти его арии, волновали, вызывали столько глубоких чувств. «Как он любит Оку, как впился взглядом в зеленые берега!» — подумал Иван Павлович.