А разве сам он не любил приокскую землю, эти дорогие, милые его сердцу места?
Разве не волновали его душу эти богатырские раздолья, эти весенние паводки, когда воде — ни конца ни края, когда день и ночь, будто в тысячи труб, ревет-гудит вольный апрельский ветер, ходят, как горы, темные валы, а по гребню их — белая кружевная пена, когда над окским разливом, над простором этим режут тугим крылом напористый ветер чайки, когда Микулино становится чем-то похожим на приморский уголок!..
Да, он любил все это до боли в душе. Вся его сознательная жизнь связана с Микулином. Вот почему Ивану Павловичу не терпелось по окончании педагогического института скорее вернуться на Оку. Он благодарен Москве за то, что она сделала его духовно богатым, так много и далеко видящим. Две зимы Иван Павлович ходил по вечерам в театральную студию, часто бывал в Третьяковке, почти не пропускал ни одного более или менее интересного спектакля. На третьем курсе института довелось ему быть ассистентом известного режиссера, который шефствовал над их самодеятельным драмколлективом. Многому научился Иван Павлович у мастера сцены, сам ставил спектакли под его руководством. И тогда еще, в студенческую пору, часто возникала мысль: вот бы создать народный театр в Микулине!
Опыт накапливался, и Ивану Павловичу хотелось как можно скорей отдать его людям. Полный нетерпения, вернулся он в родное село и сразу же занялся организацией художественной самодеятельности. Руки искали большого дела. Не с коротенькой пьесы решил начать Иван Павлович, а с драмы, которая обошла подмостки почти всех театров страны, — «Тани» Арбузова.
Прежде всего, надо было подобрать Таню. Не спеша присматривался учитель к микулинским девушкам.
Однажды на вечерние занятия в школу пришла Феня. Уставшая, сидела она за партой. Голова ее клонилась на руки. Но вот дверь класса открыл Иван Павлович, и Фенины лучистые глаза глянули на него так ясно, что он понял — лучшей Тани ему не найти, и тут же, забыв про урок, увлекшись, начал читать Фене монолог Тани.
Прослушав монолог, она замахала руками:
— Что вы, у меня не выйдет! Лучше вот Наташу возьмите — без нее в школе ни один концерт самодеятельности не обходится!
— Не спеши отказываться, дорогая. Попробуй. Кажется, я не ошибаюсь.
«Какая она чистая и скромная!» — подумал Иван Павлович, глядя на Феню. Впрочем, не одно это предопределило выбор — было нечто и другое… Как-то, еще задолго до этого, летним вечером, на пути к реке, увидел Иван Павлович Феню с Сашей Гавриловым. До его слуха донеслось случайно несколько фраз из разговора парня с девушкой. Он мельком глянул на них. Феня, указывая рукой в высокое июльское небо, мечтательно говорила Саше что-то о созвездии Лебедя. Парень слушал ее и, увлеченный разговором, тоже пристально смотрел на небо. Они видели звезды как бы одними глазами, одним взглядом, находили среди них что-то свое, понятное только им одним и совсем непонятное ему, Ивану Павловичу. Но подчас случайный взгляд, одно ненароком оброненное слово безошибочно могут сказать больше о человеке, чем долгое знакомство с ним.
«Они нравятся друг другу, — догадался Иван Павлович, — возможно, даже любят». Вот почему, не задумываясь, учитель пригласил Феню и Сашу на главные роли.
Не все пошло так гладко, как думалось Ивану Павловичу.
Первые дни репетиций… И трудное и смешное.
На сцене стол, а у предполагаемого окна — клетка с вороненком. По ходу пьесы Феня стояла у окна, а Саша, игравший роль Германа, должен был подойти к ней и обнять ее. Но время шло, часы отсчитывали секунды, а парень все стоял в той же «позиции» и никак не мог приблизиться к Фене.
Что уж ни делал Иван Павлович, каких слов ни говорил для того, чтобы доказать этому, казалось бы, серьезному человеку важность и необходимость мизансцены — все тщетно. Он хорошо знал причину странной нерешительности молодого актера — препятствием для игры на сцене была свойственная людям села скупость внешних проявлений своих чувств, большая целомудренность сельской молодежи.
Репетиции шли одна за другой, мизансцены понемногу отрабатывались, и Иван Павлович день ото дня все больше и больше оставался доволен успехом молодых исполнителей. Пьеса была поставлена в клубе на Октябрьские праздники.