…Следы девичьих туфель ведут к широкому подъезду, убранному еловыми ветками. Заиндевевшая трава, а по ней следы… Это прошла Феня. Кажется, маленькие робкие следы хранят ее трепет и радость: Феня первый раз в жизни шла играть на сцене…
Иван Павлович сидел в первом ряду и, не скрывая радости, громко аплодировал дебютантам. Матрена, удивленная игрой Фени, шептала ему:
— Вот уж не ожидала!..
Феня и вправду играла хорошо. Сцену, когда узнала о том, что Герман влюблен в свою сослуживицу, Феня провела с большим чутьем и тактом.
«Откуда у нее это? — думал Иван Павлович. — Выходит, я не ошибся — она в самом деле любит Сашу… Так вот почему они друг друга так стесняются при разговоре».
Во время перерыва за кулисы прибежала Наташка. Феня немного смутилась: зачем это она?.. А Наташа, забыв про ссору и подавив чувство зависти, обняла ее и зашептала:
— Фенька, ну как ты чудесно играешь! — Сама говорит, а глаза так и поблескивают. — Вот где твое настоящее призвание!
— Это не игра, а правда… — ответила Феня слабым голосом, чувствуя приятную усталость.
— Как так?
— Да так, очень просто — я не скрывала, что чувствовала, что на душе было…
К девушкам подошел Саша. Судя по выражению его лица, он был доволен.
— Ни в одну из репетиций не игралось так легко, — улыбнулся он.
— Да, — тихо проговорила Феня, — удивительно, как хорошо чувствуешь себя под гримом: ничего не страшно выговорить, ни в чем не трудно признаться…
— А ты не разлюбишь меня, когда я разгримируюсь? — шутя, спросил Саша.
Феня молча склонила голову.
Прозвенел звонок, Наташа чмокнула Феню в щеку и помчалась в зал.
— Ни пуха ни пера! — крикнула она.
Феня с Сашей остались одни.
— А если я тебя вправду поцелую, не по пьесе? — шепотом проговорил Саша.
— Вы меня испачкаете, — постаралась отшутиться Феня, — кармин оставите на щеках.
— Я в губы…
Она смутилась и ничего не ответила. Раздался второй звонок, надо было торопиться на сцену.
И вот снова они перед зрителями…
Таня подошла к Герману. Густая теплынь добрых глаз его неотразимо наплывала на Таню, и она не в силах была уйти, отдалиться от него.
Коснувшись дрожащих плеч Тани, забывая про все, шепча слова любви, он поцеловал ее.
Иван Павлович сердито заворочался на скамейке:
— Не по ходу пьесы! — проворчал он.
У Фени кружилась голова. Забывая фразы, она говорила, что чувствовала, суфлер в будке то и дело покачивал головой и не понимал, откуда берутся слова, которых нет в тексте.
Но публика всей душой принимала эти слова — людям понятны были муки Тани. В зале притаилась настороженная тишина.
Вот и занавес опустился, некоторое время продолжало царить молчание, потом раздались аплодисменты.
Феня на какую-то долю минуты бросилась к окну, забилась в уголок — он поцеловал ее!.. Пусть пока в пьесе, это неважно — поцеловал!..
Саша в это время снимал грим и волновался: «Где же она?..» Сейчас начнутся танцы, и он непременно должен успеть пригласить ее на первый вальс, а то, чего доброго, кто-нибудь смелый и бойкий перехватит его счастье…
Когда кончился спектакль, Феню долго вызывали. Она слышала нарастающий гул — будто прорвало плотину и шумные волны затопили зал, плеск аплодисментов становился все горячей и громче, то и дело слышались возгласы:
— Феня-а-а!
Ваня Пантюхин подскочил к ней и все жал руку:
— Молодец, Феня, молодец! Сегодня я не отойду от тебя ни на шаг. Весь вечер наш — танцевать будем.
А из зала опять возгласы:
— Феня-а-а!
Но она, вместо того чтобы вернуться на сцену и поклониться людям, почему-то метнулась за кулисы и, сказав Ване: «Я сейчас», увидела раскрытую на улицу дверь. Накинув пальто, она выпорхнула в нее. Феня еще жила горем и радостью Тани, и ей хотелось на минуту скрыться куда-то, вдохнуть прохладный освежающий воздух ночной улицы. Все вокруг было празднично: весело хлопали на ветру флаги, ярко горели огни электрических фонарей на площади, через оголенные ветки берез приветливо мерцали звезды…
Казалось бы, нужно всему радоваться, а она прошла по жесткой припорошенной траве и загрустила!.. С чего бы это? Разве расскажешь о том, что на душе! Перед нею, когда она только что играла на сцене, не было ни Германа, ни его сослуживцев — Феня видела одного Сашу. Теперь бы уйти на Оку, к крутояру, где встретились весной в разлив, постоять бы опять вдвоем…
Странно в жизни получается: кто тебе нравится — обходит стороной, считает девчонкой, а кого и видеть не хотелось бы, шастает по пятам. «Ну зачем мне этот Пантюхин? Зачем? Сколько раз говорила: «Отстань», сколько раз пропадали у него билеты в кино, так нет же — лезет со своей любовью. И любовь-то у него какая-то странная, грубоватая — ни ласки, ни доброго слова, одно только и услышишь — «гулять» да «пошли по жизни в ногу».