Несколько секунд все сидели молча, потом с места сорвалась Аленка и побежала вслед за Феней.
Катю особенно больно тронул этот спор о характере подруги. Нет, у нее не отнять чувства, и Наташа, пожалуй, не совсем права. Она, Катя, хорошо знает Феню, работала с ней летом в поле. Сердце у нее как бубенчик, только жаль, что этот бубенчик слишком глубоко спрятан, не дозовешься его, не так-то легко услышать ответный звук этого бубенчика. Что ж поделаешь, есть такие люди — скрывают свои боли и радости… И Кате кажется — она почти в этом уверена, — каждое сердце можно разбудить. Разве не забьется оно в радостной тревоге на первый весенний гром? На улыбку любимого? Разве не тронет человека музыка?
Помнится, однажды Катя пришла на совет клуба. Все уже сидели на местах, ждали Пантюхина. Иван Павлович включил радио — послышалось что-то до глубины души печальное. Музыка была властной, могучей.
Катя, переступив порог клуба, остановилась, не в силах преодолеть нескольких шагов до стола. Необъяснимая боль тронула душу. Она посмотрела на людей и немало была удивлена — оказывается, не с ней одной такое: Феня сидела в несколько странной, решительной позе, крепко сжав шершавые кулаки. Иван Павлович морщился от душевной боли, а кое-кто из женщин, щуря глаза, превозмогал щемящую горечь давно забытого, возможно, нелегкие воспоминания о прошлой войне…
В самом деле, какая странная музыка! Что несла она? Что за несовместимые понятия слились в ее звуках? Печаль и торжество, отчаяние и надежда… Слушаешь эту музыку, и кажется, видишь человека, пережившего беду, очень большую беду и смело после этого идущего вперед с гордо поднятой головой.
Катя вспомнила этот эпизод и подумала: нет на свете глухих, безответных сердец. Расхохотаться, заплакать… Наташа иногда рубит сплеча, не сообразив. Ты сумей разбудить душу близкого тебе человека. Теперь вот, наверно, Феня стоит в коридоре, всхлипывает, и одной Аленке не уговорить ее. Катя поднялась, хотела было пойти, но раздумала и сказала Наташе:
— Позови-ка сюда Аленку, пусть Феня побудет одна — так ей легче…
Аленка хоть и дружила в последнее время с Наташей, но, войдя в комнату, заметила:
— Ох, и зла в тебе, Наташка!..
— Ну и что же, это неплохо, когда в душе у человека есть такой едкий кристаллик. Остерегайся! Я и за тебя возьмусь, мне не привыкать говорить прямо в глаза! Не то что ты — носишь небылицы на хвосте.
— Довольно, довольно вам, а то все переругаемся, а толку не будет, — сказала Катя. — Наташа правильно заметила: характеры надо менять, если они мешают работать и жить дружно. Вы подумайте только — на нас теперь смотрят все, пример берут, а мы… Души у нас горячие, да не все в них еще чисто. Знаете, чего не хватает нам, девчата? Красоты! Не мешало бы немножко прибавить, честное слово.
Наташа тут же посмотрелась в карманное зеркальце и как бы возразила: «Чем плоха?» А потом, вспомнив что-то, сказала:
— Я, Аленка, на тебя как на сестру гляжу, а ты ох и хитрющая! Стала сдавать телят и двух с болячками всучила Фене, нет, не Фене, а ребятишкам из школы.
— Подумаешь, с болячками — пятнышко с гривенник, — поспешила оправдаться Аленка.
— Вот-вот, именно с гривенник, а ты сообрази: пятнышко это расползется на всю шею, бычки облезут и других заразят. Поленилась, не вылечила с самого начала, вот и любуйся.
— Но ведь они даже меньше гривенника. Что же это за болячки?
— Ты хочешь сказать, совсем не опасны? — вмешалась Катя.
— Вот именно.
— Положим, что это так, хотя лишай очень и очень заразен. Беда не в этом. Куда опасней болячка у тебя в душе, Лена. Не вылечи ее сейчас, твою болячку, так через год, другой ее и каленым железом не возьмешь.
На лице Наташи торжество: вот тебе! Но тут разговор неожиданно повернул совсем в другую сторону. Аленка, оправившись от удара — виданное ли дело! — сама пошла в наступление на Наташу.
— И чего ты лезешь к зоотехнику? Хочется побыть в передовиках! Федька перестал помогать — коровы сразу поубавили утрешники, так ты, чтоб не опозориться, из дому молоко в термосе таскаешь и к своим удоям норовишь сделать прибавку. Что, неправда? Ведь каждый день подливаешь. Выскочка!
Доярки переглянулись, а Наташа покраснела.
— Другие как влюбятся — душа нараспашку, а ты, наоборот, под замочек. Вы помните? — обратилась она к подругам. — Анатолий Иванович выдал нам банку вазелина на всех. Где она? Вчера хватилась соски коровам помазать — нету банки. Я туда, сюда, оказывается, знаете где наш вазелинчик? У Наташеньки, в ее индивидуальном шкафчике, да еще и под замочком! Скажешь, мелочь, Таха? Нет, это не мелочь. Ты давай нам и шкафчик распахни (так и быть — дареных конфет не тронем!) и главное — душу отпирай, а не то сами замок собьем!