Например, еще в 1712 году, находясь за границей, Алексей писал своему духовному отцу Якову Игнатьеву: "Священника мы при себе не имеем и взять негде… прошу вашей Святыни, приищи священника (кому мочно тайну сию поверить), не старого, и чтоб незнаемый был всеми. И изволь ему сие объявить, чтоб он поехал ко мне тайно, сложа священнические признаки, то есть обрив бороду и усы…" Ему нужен был духовник, которому можно было доверить тайну исповеди, а не соглядатай державного отца. И далее, объясняя Игнатьеву свой план, царевич пишет: "Пошли его на Варшаву, и вели явиться к князю Григорию Долгорукому, и чтоб сказался моим слугою или денщиком; и он ко мне отправит, я ему о сем прикажу". В сочетании с наличием шифра для тайной переписки факт этот становится многозначительным. Князь Григорий Федорович, брат князя Якова Долгорукого, был крупным дипломатом и фигурой весьма влиятельной.
Имя одного из ближайших к Петру вельмож — генерал-адмирала Федора Матвеевича Апраксина — часто мелькает в материалах розыска, — он был доброжелательным, хотя и осторожным советчиком Алексея. И наличие шифра для переписки с ним знаменательно.
Очень важно нахождение среди "конфидентов" Кикина фельдмаршала Шереметева, которого, как мы увидим, Алексей считал своим союзником. Автор глубокой работы о Шереметеве историк А. И. Заозерский установил целый ряд чрезвычайно важных для нашего сюжета обстоятельств. Во-первых, Шереметев, Апраксин и Ки-кин были друзьями, и то, что писал Кикин Шереметеву, становилось сразу известно и генерал-адмиралу. Во-вторых, как народная молва, так и мнение дипломатических кругов прочно связывали имя фельдмаршала с интересами царевича[20].
Но историкам известна только обычная переписка Шереметева и Кикина. Наличие шифра заставляет предполагать и возможность отношений конспиративных.
Волков был, судя по всему, фигурой второстепенной. Но у него в Риге останавливался царевич перед побегом.
Роль Авраама Веселовского в "деле" двусмысленна. С одной стороны, он, как уже говорилось, явно не выполнил просьбы Кикина и не подготовил почвы для появления Алексея в Вене. С другой же, — когда через несколько месяцев после розыска ему пришлось покинуть Вену, он не вернулся в Россию, бежал в Германию и скрывался там до самой смерти…
Свидетельствует ли все это о заговоре с целью свержения Петра? Вряд ли. Но ясно вырисовывается обширный круг влиятельных и близких к царю деятелей, связанных неявными, а иногда и прямо конспиративными связями и ориентированных при этом на царевича Алексея.
И круг сложился именно в середине 1710-х годов. В центре его, безусловно, стояли Кикин и Василий Долгорукий. "В бытность свою здесь царевич посылал по князь Василья Володимировича и по Кикина, и они приезжали ввечеру и поутру рано, и то тогда, когда Государь на царевича сердит бывал", — показывал камердинер Алексея Иван Афанасьев.
Кикин и Долгорукий не любили друг друга. Именно князь Василий Владимирович едва не привел Александра Васильевича на плаху. Но тут их объединял общий интерес, который оттеснял личные неудовольствия. Объединяли их и общие друзья — князь Василий Владимирович был близок с Шереметевым.
Однако именно взаимная неприязнь Кикина и Долгорукого подтверждает наличие аморфного, но целенаправленного сообщества, сложившегося вокруг царевича перед его побегом. Шифра для переписки с Меншиковым, с которым до 1717 года у Кикина была дружба, он тем не менее не держал, а для переписки с личным неприятелем Василием Долгоруким шифр был…
Когда Кикина схватили в Петербурге и привели к Меншикову, то прежде всего арестованный спросил: "Взят ли князь Василий Долгорукий? Нас истяжут, а Долгоруких царевич, ради фамилии, закрыл".
В самом начале следствия, бесповоротно губя Кикина, Алексей, в частности, писал: "Еще же велел написать к князю Василию письмо благодарное за любовь его, за что при моем случае отслужить должен, говоря он, Ки-кин: "Будет-де на меня суспет о твоем побеге будет, то я объявлю письмо твое, к князю Василию писанное, и скажу: знать-де, он с ним советовал, что его благодарит: я-де письмо перенял". И оныя письма взял к себе…"
В письме, писанном перед самым побегом, говорилось: "Князь Василий Владимирович! Благодарствую за все ваши ко мне благодеяния, за что при моем случае должен отслужить вам".
Кикин — на дыбе — показания царевича подтвердил: "Письмо к князю Василию Долгорукому тоже советовал написать и удержал его у себя, чтобы оно было Долгорукому на обличение, когда, как я чаял, царевич не возвратится". Гордый и озлобленный, Кикин готов был на тактический союз с князем Василием Владимировичем, но, очевидно, ненавидел его немногим менее, чем царя.
20