Да, таковы были люди, оставшиеся вокруг императора в последние годы его жизни. Заметим, что Ключевский особо обращает наше внимание на нравственные — вернее, безнравственные — качества ближайших петровских сподвижников. Возводимая Петром система, принципиально отрешенная от конкретного живого человека и всецело ориентированная на "исполинское могущество" империи, после перелома конца 1710-х годов, после церковной и податной реформ, после глубоко связанного с этими реформами "дела Алексея", с судорожной поспешностью выдвигала на первый план именно таких людей, не отягощенных какими-либо этическими постулатами. Следствие по "делу царевича" легло водоразделом между Петром с его обретавшим ясные черты чудовищным детищем — и умеренными реформаторами европейской ориентации, укорененными при этом в русской исторической почве.
Историки постоянно обращались к загадке вопиющего аморализма типичных "птенцов гнезда Петрова". С. М. Соловьев, отрешившись в поисках разгадки от своего сухого "государственнического" подхода, попытался объяснить этот феномен, изменив качество взгляда.
Он писал в очерке "Птенцы Петра Великого", характеризуя Меншикова и иже с ним:
Это была необыкновенно сильная природа; но мы уже говорили, как становится страшно перед сильными природами в обществе, подобном нашему в XVII и XVIII веке: все эти силы, для которых общество выработало так мало сдержек: в обществе подобного рода, как в широком, степном пространстве, где нет определенных, искусственно проложенных дорог, каждый может раскатываться во всех направлениях. Везде и всегда один и тот же закон: сила не остановленная будет развиваться до бесконечности: не направленная — будет идти вкось и вкривь… Если сила сильного не умеряется, не направляется на благо общества — значит, общество юно, незрело или слишком уж дряхло; отсюда цель правительства в обществе зрелом — умерение и направление сил — moderatio rerum. У Меншикова и сотоварищей была страшная сила, потому они и оставили свои имена в истории; но где они могли найти сдержку своим силам? В силе сильнейшего? Этой силы было недостаточно: лучшее доказательство тому то, что этот сильнейший должен был употреблять палку для сдерживания своих сподвижников, а употребление палки — лучшее доказательство слабости того, кто ее употребляет, лучшее доказательство слабости общества, где она употребляется. Силен был, кажется, Петр Великий лично, силен был и неограниченною властию своею, а между тем мы видели, как он был слаб, как не мог достигнуть самых благодетельных своих целей, ибо не может быть крепкой власти в слабом, незрелом обществе; власть вырастает из общества и крепка, если держится на твердом основании; на рыхлой почве, на болоте ничего утвердить нельзя[39].
Ученик и оппонент Соловьева Ключевский предлагал несколько иное объяснение:
Реформа вместе со старым платьем сняла с них и сросшиеся с этим платьем старые обычаи, вывела их из чопорно-строгого древнерусского чина жизни. Такая эмансипация была для них большим нравственным несчастием, потому что этот чин все же несколько одерживал их дурные наклонности; теперь они проявили беспримерную разнузданность[40].
В этом, бесспорно, есть резон, но и некоторая ограниченность. Мысль Ключевского может относиться к деятелям русского происхождения, а как быть с такими фигурами, как Ягужинский и Остерман?
И в наблюдениях Соловьева содержится немало простой и основательной мудрости. Но и этими соображениями проблема не исчерпывается. Очевидно, дело не только и не столько в незрелости русского общества и развале старого обычая, но и в особых свойствах той системы, которую эти люди строили вместе со своим властелином и фундаментальные свойства которой формировали их отношение к миру. Хищная прагматическая система, работавшая на военную мощь и ради этого безжалостно эксплуатировавшая страну, формировала хищников с прагматическим же отношением к миру вообще и к самой системе в частности[41]. Кроме того, затаенная, а иногда и проявлявшаяся открыто напряженная враждебность большинства населения к государственной элите, равно как и смертельные распри в узком правящем кругу, — все это вырабатывало особые жестокие приемы выживания, исключавшие этический подход к жизни.
41
По свидетельству вдумчивого и осведомленного иностранного наблюдателя Фокеродта, "об улучшениях во внутреннем государственном строе… Петр почти не заботился или даже вовсе не заботился в первые 30 лет своего царствования, лишь бы у флота и армии было довольно денег, леса, рекрут, матросов, провианта и амуниции".