— Никуда не денешься…
О’Бирн судорожно вздохнул. Лицо онемело, улыбки не вышло. Люси потянула к спинке его правую руку. Он подчинился, наполняясь трепетом от своей покорности. Покончив с руками, Люси пробежала пальцами по его ноге от бедра к ступне…
Почти внатяг притороченный к четырем углам кровати, О’Бирн был распят на белой простыне. Люси умостилась между его ног. Чуть улыбаясь, она смотрела на его член и тихонько ласкала себя пальцами. О’Бирн ждал, что сейчас она усядется на него, точно огромная белая птица. Кончиком пальца Люси провела по его изогнувшемуся стволу, потом туго сжала его у корня. О’Бирн выдохнул сквозь зубы. Люси подалась вперед. Глаза ее полыхали безумством.
— Мы с Паулиной тебя уделаем… — шепнула она.
Паулина. Мгновенье это слово казалось бессмысленным набором звуков.
— Что? — спросил О’Бирн, и оно тотчас обрело угрожающий смысл, — Развяжи меня!
Палец Люси исчез в ее промежности, она прикрыла глаза и задышала медленно и глубоко.
— Развяжи! — крикнул О’Бирн, тщетно пытаясь вырваться из вязок.
Теперь Люси негромко пыхтела, короткие легкие выдохи учащались вместе с рывками О’Бирна. Пристанывая, она что-то бормотала… Что она говорит? Не разобрать.
— Люси, пожалуйста, развяжи, — просил О’Бирн.
Внезапно она смолкла, глаза ее распахнулись, взгляд был ясен. Люси слезла с кровати и стала одеваться.
— Сейчас придет твоя подружка Паулина, — сказала она.
Движения ее стали быстры и точны, на О’Бирна она больше не смотрела.
— Что происходит? — О’Бирн старался говорить непринужденно, но голос его взвизгнул.
В изножье кровати Люси застегивала платье. Губы ее скривились.
— Ты сволочь, — сказала она и улыбнулась, услышав дверной звонок. — Как раз вовремя, правда?
— Да, улегся послушно, — говорила Люси, вместе с Паулиной входя в спальню.
Паулина промолчала, стараясь ни на кого не смотреть. Взгляд О’Бирна приковало то, что она держала в руках. Большой серебристый предмет напоминал гигантский тостер.
— Вот здесь можно подключиться, — показала Люси.
Паулина опустила штуковину на прикроватную тумбочку. Люси села за туалетный столик и принялась расчесываться.
— Воду сейчас принесу, — сказала она.
Паулина отошла к окну. Все молчали. Наконец О’Бирн хрипло спросил:
— Что это за штука?
— Стерилизатор, — весело ответила Люси, повернувшись на пуфике.
— Какой еще стерилизатор?
— Ну как, для стерилизации хирургических инструментов.
На дальнейшие вопросы О’Бирн не отважился. Его затошнило, голова поплыла. Люси вышла из комнаты. Паулина смотрела в темное окно.
— Эй, Паулина, что происходит? — зашептал О’Бирн.
Девушка повернулась к нему, но не ответила. О’Бирн почувствовал, что петля на правом запястье немного ослабла. Руку его скрывали подушки. Он подвигал кистью и заговорил напористей:
— Слушай, давай сматываться. Расстегни ремни.
Паулина секунду помешкала, затем подошла к кровати и, глядя на него, покачала головой:
— Мы тебя уделаем.
Этот рефрен вселил ужас. О’Бирн задергался из стороны в сторону.
— Хватит уже идиотских шуток! — вопил он.
Паулина отвернулась.
— Я тебя ненавижу, — чуть слышно сказала она, — Ненавижу тебя, ненавижу…
Вязка на правой руке еще подалась. О’Бирн потянул руку изо всех сил; казалось, кисть сейчас оторвется, но ладонь в петлю не пролезала. Он сдался.
Вошла Люси и налила в стерилизатор воды.
— Совсем рехнулась? — заорал О’Бирн.
Из плоского черного футляра Люси достала ножницы на длинной рукоятке, скальпели и всякие другие заостренные инструменты, ярко отливавшие серебром. Потом она осторожно опустила их в воду. О’Бирн снова задергал руку. Люси убрала черный футляр и положила на стол два медицинских лотка, белых с голубой каемкой. В одном лежали шприцы, большой и маленький, в другом ватные тампоны.
— Что вы затеяли? — Голос О’Бирна треснул.
Люси положила ему на лоб прохладную руку и четко выговорила:
— То, что с тобой должны были сделать в больнице.
— В больнице?.. — эхом откликнулся О’Бирн.
Он посмотрел на Паулину, которая привалилась в стене и пила виски прямо из бутылки.
— Да, — ответила Люси, щупая его пульс. — Чтобы ты не сеял вокруг себя гадкую заразу.
— И не врал, — сдавленным от злости голосом добавила Паулина.
— Не врал!.. — О’Бирн затрясся в неудержимом смехе, — Не врал!..
Люси забрала у Паулины бутылку и сделала глоток. О’Бирн затих. Ноги его тряслись.
— Вы обе свихнулись…
Люси потрогала стерилизатор:
— Еще пяток минут. Пойдем в кухню, вымоем руки.
— Куда вы? — О’Бирн приподнял голову и крикнул вслед: — Паулина!.. Паулина!..
Но та уже все сказала. Люси задержалась в дверях.
— Мы оставим симпатичный пенек, чтобы ты вспоминал нас, — Она улыбнулась и закрыла дверь.
На тумбочке зашипел стерилизатор. Вскоре в нем басовито забурлила вода и нежно звякнули инструменты. Охваченный ужасом О’Бирн выкручивал руку из петли, обдирая кожу на запястье. Вязка уже съехала к большому пальцу. Минуты неудержимо истекали. Поскуливая, О’Бирн рвал руку из глубоко вгрызшегося ремня. Он почти освободился.
Открылась дверь, Люси с Паулиной внесли низенький столик. О'Бирн почувствовал жуткое возбуждение, пробившееся сквозь страх. Столик примостили рядом с кроватью. Люси склонилась над восставшим членом.
— Боже мой… боже мой… — прошептала она.
Паулина пинцетом достала из кипящей воды инструменты и аккуратными серебристыми рядами выложила их на крахмальную салфетку, расстеленную на столе. Петля потихоньку съезжала. Люси присела на кровать и взяла из лотка большой шприц.
— Сейчас захочется спать, — пообещала она; шприц выплюнул вверх тонкую струйку.
Люси потянулась за ватным тампоном, и в эту секунду О’Бирн выдернул руку.
Улыбнувшись, Люси отложила шприц. Она склонилась к О’Бирну… теплая, душистая… ее безумные покрасневшие глаза не отпускали… ее пальцы нежно коснулись головки члена и обхватили его целиком…
— Майкл, лежи спокойно, милый, — Она кивнула Паулине. — Сестра Шеперд, закрепите вязку, и можем начинать.
Раздумья обезьяны-альфонса
Едоки спаржи знают, какой аромат она придает моче. Одни находят его противным и чуют в нем мерзкую химическую вонь, другие же сравнивают с острым возбуждающим запахом женщины. Бесспорно, он наводит на мысль о физической близости между экзотическими существами в далеких землях или на другой планете. Впрочем, это дело поэтов, и я призываю их вернуться к своим обязанностям, дабы описать сей божественный запах. Все это прелюдия к поднятию занавеса, вслед за которым вы увидите меня в примыкающем к кухне тесном и жарком сортире, где я задумчиво отливаю. Окружающие меня три стены выкрашены в яркий, насыщенно красный цвет, что было сделано Салли Кли в те далекие и необычайно оптимистические времена, когда подобные вещи ее увлекали. Я только что встал из-за трапезы, которая прошла в полном молчании и состояла из разнообразных консервов, зельца, картофеля и спаржи — все комнатной температуры. Салли Кли открывала банки и вытряхивала их содержимое на бумажные тарелки. Теперь я неспешно совершаю свой туалет, мою руки и забираюсь на раковину, чтобы, зевая, рассмотреть себя в зеркале. Неужто я заслужил пренебрежение?
По возвращении я нахожу Салли Кли в той же позе. Она сидит в столовой и перебирает горелые спички, разбросанные в мутной лужице света. Некогда мы были любовниками, жили как муж с женой и чувствовали себя счастливее многих мужчин и женщин. Потом я ей наскучил, и моя настойчивость с каждым днем усугубляла ее раздражение; теперь мы обитаем в разных комнатах. При моем появлении она не смотрит на меня, и я нерешительно топчусь между ее и своим стулом, пялясь на тарелки и банки. Возможно, я недостаточно хорош, ибо слишком кряжист и у меня чересчур длинные руки, которыми сейчас я глажу Салли Кли по ее сияющим черным волосам. Под ними я ощущаю тепло ее черепа, такое живое, трогательное и печальное.