Море было и впрямь бурное. Спал я хорошо, вот только часто просыпался: пароход переваливался с боку на бок, то кормой, то носом зарываясь в волну на скорости в восемнадцать узлов. Совсем рядом, за переборками, грохотало море. Ночью кто-то возле моей каюты сказал что-то вроде: «Стомэн», и я сообразил, что мы проходим мимо острова Мэн, но мне это было безразлично.
Когда посветлело, где-то около половины шестого утра, я вышел на палубу; шли мы теперь гораздо спокойней, потому что пароход тащился, пыхтя по надежно укрытому от волнений открытого моря Белфастскому заливу - устью реки Лаган, как сообщил мне один из пассажиров, ирландец. В шесть с небольшим мы уже были у доков Дунбар, но швартовка заняла некоторое время, и я стоял на палубе, разглядывая ту частичку Белфаста, которая была видна отсюда, - смотрел на сараи, на очертания горы в небе, на трубы, из которых уже тянулся дым, на башню с часами - словом, на город, самый настоящий город с четырьмя сотнями тысяч жителей.
На широкой пристани нас ожидали кэбы - думаю, их можно были так назвать. Рессорные двуколки, запряженные пони, одни открытые, другие с поднятым верхом, - и ни одного автомобиля. Тех, кто направлялся в отель «Грэнд-Сентрал», ждал омнибус - по мне, он смахивал на сильно вытянутую почтовую карету в четыре окна, запряженную парой лошадей. Носильщик в униформе погрузил на крышу мой багаж и вещи еще двоих пассажиров - среди них была женщина в глубоком трауре и черной вуали. Через десять минут мы приехали на Ройял-стрит, где находился отель - лучший в городе, как сказал мне стюард с «Мавритании». Отель мне понравился - везде полированное дерево, зеркала, паркетный пол и в вестибюле пальмы в горшках. Когда я регистрировался, на стойке портье лежала стопка газет, и я купил одну - она называлась «Нортерн виг». Потом я поднялся в симпатичный и просторный номер с большой латунной кроватью и длинными кружевными шторами; на кровати лежало толстое стеганое одеяло, на туалетном столике стояли таз для умывания и кувшин. Ванной комнаты в номере не было - она располагалась дальше по коридору.
Спустившись опять в вестибюль, я сказал портье:
- У меня есть кое-какие дела в конторе «Харланд и Вольф»; можно ли дойти туда пешком?
Да, ответил он, можно, если я любитель пеших прогулок, и, вынув карту, показал мне маршрут, на вид довольно простой - нужно было все время держаться реки Лаган.
Я вышел из отеля, но не пошел искать фирму «Харланд и Вольф» - с этим успеется, а сейчас я просто бродил по Белфасту - шумному, тесному, многолюдному, настоящему городу викторианской эпохи: мне не попалось на глаза ни одного нового здания. Все постройки были из камня, во всяком случае здесь, в деловой части города - сплошь низкие двух- и трехэтажные дома, в которых помещались конторы. Улицы заполнял шум транспорта, в основном конного, если не считать нескольких двухэтажных омнибусов - больших, красных, с открытым верхним этажом. На электрифицированных улицах они были на электрической тяге, в других местах - на конной. Все омнибусы украшала спереди надпись: «Бисквиты Марша». Кроме этих омнибусов, по улицам двигались все разновидности конного транспорта, а в одном месте я видел двухколесную тележку, которую тащили трое ребятишек. И ни единого автомобиля - во всяком случае, ни один не попался мне на глаза. Прохожие переходили улицы там, где им вздумается, и повсюду были рекламные надписи: «Серебос» (понятия не имею, что это такое), «Хлеб. Кооперативная продажа», и множество концертных афиш.
Я прошелся по кварталу, где было два концертных зала и оперный театр - там давали пьесу Артура Пинеро. Перечитал все афиши на рекламных щитах концертных залов, где давали по два представления в день: в «Эмпайр» - «Молодые звезды Шербура», а кроме того; «Элтон Эдвин, классическое банджо», «Киттс и Уиндроу. Честные мошенники со своим попурри». В «Королевском ипподроме» выступали «Альфред Круикшенк, клоун, смешные песенки и рассказы», «Хортон и Латриска» и так далее и тому подобное. Я не нашел ни одной фамилии моих знакомых из варьете, хотя знал, что время от времени у них бывают ангажементы в Англии и Ирландии.
В отель я вернулся уже к концу дня и долго пытался занять себя чтением «Нортерн виг». Наконец, когда на часах было уже начало одиннадцатого, сунув в карман фонарик, я прошел через опустевший вестибюль и вышел на улицу, следуя дальше указаниям портье, в которых ключевым словом было «Королевский». Я перешел через Королевский мост... миновал Королевскую набережную... прошел по Королевской улице...
Чем ближе я был к своей цели, тем тише, уродливей и неприглядней становились улицы. И вскоре на улице, которая наискось тянулась к Лагану, я увидел безобразные двухэтажные домишки, построенные вплотную друг к другу и подступавшие к самому тротуару. Здесь жили рабочие, докеры и судостроители. Ни огонька, ни звука - только из одного домика донесся до меня детский плач. Мостовая, вдоль которой я шел, была вымощена булыжником. В кварталах царила темнота, лишь на углах горели фонари - неровным, дымным, густо-оранжевым цветом; проходя мимо них, я чуял запах керосина, и моя тень то съеживалась под ногами, то удлинялась и растворялась в темноте.
Улицу, по которой я шел, пересекла другая - вымощенная плитками, пустынная, глухая. На другой стороне ее узенькая полоска тротуара тянулась вдоль кирпичной стены лишь на пару футов выше моего роста - перебраться через нее будет нетрудно. По ту сторону стены стояли разрозненные строения - в одних тускло горели окна, другие были погружены в темноту. Я смог различить кое-какие вывески: «Литейная»... «Футеровочная мастерская»... «Склад»... «Сушка дерева»... «Электростанция»... «Латунная сборочная мастерская»... «Гальванизация»... «Склад моделей»... «Сборка и крепление болтами»... «Обивочная мастерская»... «Красильная мастерская»... и еще много, много других. Почти повсюду было темно - ни движения, ни звука, лишь едва слышное шарканье моих подошв отдавалось эхом в ночи 1911 года.
Стена оборвалась, от улицы отходила огороженная площадка, перекрытая широкими деревянными воротами, на которых белела надпись: «Харланд и Вольф лимитед, судостроение». За площадкой тянулась все та же стена, а за ней - другие мастерские: «Медники»... «Латунное литье»... «Котельная мастерская»...
После длинного темного квартала стена повернула направо, и я последовал за ней, направляясь к Лагану. Последний поворот на Королевскую улицу - и вот я уже шагал меж двух кирпичных стен. «Временная контора»... затем «Главная контора» - там внутри горел тусклый дежурный свет. Между нею и «Мачтовой мастерской» был узкий проход.
Всего минуту, показавшуюся мне невыносимо долгой, я прислушивался, затем потянулся и закинул руки на край стены. И повис всей тяжестью тела на напрягшихся, окостеневших руках, вслушиваясь в тишину. Ни свистков охраны, ни лая сторожевых собак - все было тихо, и я вполз животом на стену, перебросил через нее ноги, спрыгнул, обернулся - и замер, не в силах оторвать глаз от того, что ожидал здесь увидеть - только оно оказалось больше, намного, немыслимо больше, чем я когда-либо мог вообразить.
28
Грандиозное зрелище предстало перед моими глазами - черный силуэт, гигантский абрис, врезанный в залитое лунным светом небо над рекой, которая через два дня примет в свои воды этого исполина. Под самым носом, острым, как лезвие ножа, темнел силуэт постамента - наверно, именно сюда поднимется через два дня женщина с бутылкой шампанского для совершения церемонии крещения корабля. Она разобьет бутылку об эту черную сталь, и тогда - я читал об этом - будет приведен в действие «гидравлический спусковой крючок». Медленно, почти неощутимо начнет увеличиваться расстояние между носом корабля и падающими остатками бутылки: фут... ярд... и, разом набрав скорость, черная стальная махина заскользит по скату вниз, корма обрушится в воды Лагана, взметнув фонтаны брызг, и исполинский корпус чуть заметно заколышется на воде, оказавшись наконец в стихии, для которой он предназначен. Тогда его отбуксируют в док, где гигантские краны опустят на палубу надстройки, завершится снаряжение корабля, и в необычайно короткий срок «Титаник» выйдет в свое мрачное, смертоносное, первое и последнее плавание.