— Боже, это не он пишет эти песни, это его брат! — ахнула она и тут же прикрыла ладонью рот. Возглас прозвучал слишком громко, напугав ее саму и невидимого собеседника, который мог прятаться здесь. Наткнувшись взглядом на стоявшую у окна капельницу, Элис еще сильнее уверилась в своем необыкновенном открытии.
В ее разуме выстраивалась понятная картина: брат Эдварда Каллена выжил в том туристическом походе, но тяжело пострадал. Должно быть, он не может появляться на публике, но вот чего у него не отнимешь, так это огромного количества времени и таланта! Элис не могла себе вообразить, что заставляет его скрываться от людей: внешние увечья или не пережитая душевная травма, а может какая-то страшная неизлечимая болезнь. Но она точно знала: душа героя ее грез плачет с исписанных листов, задевая струны ее сердца, и Элис плачет вместе с ним. Именно его Элис любила все эти годы, именно он спас ее от смерти и помог добиться успехов. На встречу именно с ним Элис хотела попасть, а Эдвард Каллен — пустая яркая обертка без души — пусть достается Белле.
— Это несправедливо! — решительно сказала она темноте, собирая валяющиеся повсюду листы, твердо намеренная распространить свое новое открытие, чтобы поклонницы знали настоящего исполнителя великолепных песен в лицо, ну или хотя бы по имени. — Я не знаю, что с тобой произошло, Джаспер, но выступать на сцене должен ты.
Отчего-то Элис была уверена, что брат Эдварда находится здесь, в этой комнате, просто не показывается на глаза. Она ощущала его присутствие сердцем.
Девушка направилась к двери и включила свет. Именно тогда от окна раздался бархатный низкий голос:
— Не стоило.
Вздохнув, Элис повернулась на голос и улыбнулась невидимому собеседнику. Ее душа рвалась навстречу исполнителю, даже если она не видит его лица. Он был ее путеводной звездой, и Элис сделала бы все возможное, и даже невозможное, чтобы помочь любимому мужчине справиться с любыми проблемами. Она любила его за душу, а не за внешнюю красоту.
— Твои песни великолепны, — сказала она, смаргивая непрошенные слезы.
— Спасибо, — тихо ответил он. Элис поняла, что парень прячется за портьерой. Он не собирался выходить. — Ты тоже…
Элис решила, что ослышалась.
— Почему ты позволяешь своему брату забирать твою славу? — пробормотала она, показывая на листы. Чувство несправедливости жгло ее влюбленное девичье сердце, полное горечи и обиды.
— У нас семейный подряд, — ответил обладатель приятного глубокого баритона, в чем-то очень похожего на голос Эдварда Каллена, только даже богаче. От этого звука мурашки бежали у девушки по спине. — Я сочиняю — он поет.
— Но почему он выдает твои песни за свои?! — Элис была возмущена. — Даже если сам ты не можешь или не хочешь выступать, почему не сказать всем, кто настоящий автор текстов?!
— Есть причины… — начал было голос, но оборвал фразу на полуслове, закончив кратко и сухо: — Это просто бизнес.
— Вот именно, — настаивала Элис, шажочек за шажочком приближаясь к объекту своей страсти, прячущемуся от ее любопытных глаз. — У вас много денег, вы можете нанять лучших докторов. Любое внешнее уродство можно исправить с помощью пластической хирургии, и я уверена, что нет ничего невозможного…
— Никакая хирургия не исправит уродства моей души, — перебил он ее.
Элис нахмурилась от непонятного признания.
— Что ты! — прошептала она пораженно, широко распахивая глаза. — Твоя душа прекрасна. Я не встречала никого прекраснее тебя!
— Ты говоришь об Эдварде — о том, чье лицо видишь на выпущенных альбомах.
Элис неистово замотала головой.
— Неправда, — воскликнула обиженно она. — Я говорю о том, чьи песни тронули мое сердце. И мне всегда было не важно, как он выглядит — я сразу поняла, когда разговаривала с твоим братом сегодня, что эти песни написал не он! Я не его — тебя искала… Ты подарил мне свет, ты указал мне путь. Твои песни спасли меня, Джаспер… — откровение отняло у Элис слишком много сил, и она опустила голову, тайком смахивая набежавшие слезинки.
— Правда? — баритон, раздающийся из-за портьеры, превратился в удивленный шепот.
Чувствуя, что мужчине необходимо ее признание так же, как ей когда-то были необходимы его песни, чтобы обрести цель и поверить в себя, Элис кивнула, продолжая.
— Я хотела покончить с собой — знаю, это был юношеский максимализм, но тогда все казалось таким настоящим. Я мало ценила себя, так и угасла бы в крошечном, богом забытом городке, где не было никакой перспективы, никакой работы. Но потом я услышала твою песню — и она будто окрылила меня! Ты был моей путеводной звездой много лет, направляя и подсказывая, не давая опустить руки. И вот я здесь, стою перед тобой. В Нью-Йорке — центре мира. Может я и не популярная певица, но у меня есть все, чего я хочу — друзья, работа, деньги.
И твои песни, — добавила она мысленно, мечтая в глубине души о самом главном, чего у нее еще не было и вряд ли когда-то будет. О разделенной любви…
— Это поразительно, — прошептал невидимый собеседник — портьера немного качнулась, позволив разглядеть высокий силуэт. — Не думал, что мои песни обладают такой силой.
— Да, — кивнула Элис Брендон, решив не скрывать ничего. Джаспер был искренен в песнях, обнажая тайную боль своей исстрадавшейся души, и Элис хотела ответить откровенностью на откровенность. — Мне иногда казалось, что они написаны специально для меня — настолько мы с тобой похожи. Точно половинки одного целого, тянущиеся друг к другу. Ты сочинял, я слушала, и так долго сюда шла, чтобы наконец-то, — девушка сглотнула, — встретиться с родственной душой. Разве не об этом ты пел? Страдал, умирал, но просил верить, бороться и надеяться? Обращался к неизвестной слушательнице, способной ощутить твою душу даже на расстоянии? Найти тебя… Спасти тебя.
— Да, — пробормотала портьера. — Вот только это был глас в пустоту: я не верил, что такая девушка действительно существует…