Но у меня не было выбора, больше собак в нашем доме не водилось.
Я сказал бабушке, что очень люблю собак, но все собаки мира, в том числе и доберманы-пинчеры, не стоят и одного коготка ее, бабушкиной, собачки. И пусть поэтому она, бабушка, позволит мне погулять с ее собачкой по двору.
Бабушка была растрогана. Она забыла, как я таскал ее собачонку за хвост и купал в луже.
Бабушка умиленно пролепетала:
— Ты слышишь, Роза, какой прекрасный мальчик живет в нашем доме? Воспитанный, любит животных… Иди с ним погуляй. Только, мальчик, не долго, а то Роза сегодня кашляла. Я боюсь, не простудилась ли она.
Я быстро спустился вниз. И как раз вовремя — по лестнице уже шлепал галошами пионерский патруль. Я еле успел захлопнуть за собой дверь, как… Дзинь!.. Патруль!
Я дернул Розу за хвост: вот сейчас залает! Но она только жалобно заскулила. Я еще раз дернул — ну полай, старушка, тебе жалко, что ли?
Роза чуть не заплакала, но лаять не хотела. Она просто не умела, наверно.
Тогда я встал на четвереньки, чтобы показать Розе пример, и вдохновенно прогавкал: гав! гав!
Второй звонок захлебнулся на первой же ноте.
Я невинно спросил:
— Кто там?
— Это мы, — дрожащим голосом ответила Галка. — А откуда у тебя собака?
— Я же вам рассказывал, а вы мне не поверили. Погодите минутку. Я ее привяжу, а то она на чужих бросается. Особенно на девчонок.
Звякая цепочкой, я завел собачку в угол, взъерошил на ней шерсть и случайно мои руки попали Розе под мышки.
Я крикнул:
— Входите! Эльбрус на цепи!
И тут произошло что-то необыкновенное. Наверно, Роза как огня боялась щекотки. И очень не любила, когда ее щекотали. Потому что в ту минуту, когда ребята появились на пороге, Роза вырвалась из моих рук, бешено взвизгнула, залаяла и принялась носиться по коридору. Взъерошенная, разозленная, она казалась такой страшной, что даже я струсил.
А ребята? Сминая друг друга, они скатились по лестнице вниз.
Я еле успокоил разбушевавшуюся Розу и отвел ее к бабушке.
Утром, едва я переступил порог класса, на меня налетела Галка Новожилова.
— Ну, Коробухин, это переходит всякие границы. На своих товарищей науськать бешеную собаку! Так тебе это не пройдет.
Она оглядела орлиным взором весь класс и произнесла:
— Наш отряд решил объявить тебе бойкот. С сегодняшнего дня мы с тобой не разговариваем. Ты нам не товарищ.
— Все со мной не разговаривают? — Я посмотрел на Семку.
Семка отвернулся.
— Все, — отрезал Ленька Александров.
На первом уроке со мной никто не разговаривал, на переменке тоже, на втором уроке в мою сторону никто даже не глянул, на второй переменке на мои вопросы не отвечали, на третьем уроке — тоже, на большой переменке — целых 15 минут! — со мной никто не перекинулся словечком, на четвертой переменке бойкот продолжался.
После пятого урока я мрачно произнес:
— Пойти утопиться, что ли!.. А что еще остается человеку?
И, еле переставляя ноги, поплелся по коридору.
Я ОБЪЯВЛЯЮ ГОЛОДОВКУ
Конечно, топиться я и не думал. Я отправился в кино. Со вчерашнего дня во всех кинотеатрах шел фильм "Парижские тайны".
По городу были расклеены голубые афиши. С афиш улыбался широкоплечий парень. От его ударов во все стороны разлетались типы с мрачными физиономиями.
Разве можно было не пойти на такой фильм? Легче в школу не пойти…
Кино мне понравилось. Здорово дерется этот маркиз. Надо будет мне потренироваться. Бокс в жизни пригодится.
Занятый такими мыслями, я брел по улице. И ничего не замечал. Вдруг на меня налетел и чуть не сшиб с ног Семка.
— Ты что правила уличного движения нарушаешь? — рассердился я.
— Ты жив? — у Семки дрожали руки, дрожал портфель, а лицо было таким испуганным, будто он только что побывал в пасти у льва и лишь чудом вырвался.
— Интересно, почему я должен умереть? — удивленно спросил я.
— Да нет, конечно, — обрадовался Семка. — Я побегу, скажу ребятам. А то они думают, что ты… — Семка нервно хихикнул, — утопился. Ищут тебя…
— Обожди. — Я схватил Семку за руку. — Ищут, говоришь?
— Да, — торопливо закивал Семка, — уже и дома были. А ты где шатался? В кино сидел?
Я ничего не ответил, потому что я размышлял. Мысли одна за другой появлялись в моей голове, они перебивали друг дружку и не давали сосредоточиться: "А что, если я… Нет, лучше так… А может — наоборот?"
Наконец я решился.
— Ну, прощай, — задумчиво произнес я.
— Ты к-куда? — у Семки задергались губы.
Я молча повернулся и быстро зашагал не в ту сторону, где был мой дом, а в противоположную. Я свернул направо около разноцветного, словно попугай, газетного киоска. И когда я оказался за стеной дома и Семка потерял меня из виду, я припустил со всех ног.
Не знаю, как вы, но я люблю дворы в микрорайонах. Здесь очень легко скрыться от любой погони. Дома все на одно лицо, дворов полно, в общем — ищи-свищи.
В один из таких дворов я и шмыгнул. Из-за стены детсада выглянул. Как я и предполагал, Семка крался за мной. Но мой быстрый рывок сбил его с толку. Семка недоуменно оглядывался, он не мог понять, куда я исчез.
Я, довольный, улыбнулся. Дал подзатыльника малышу, который слишком ко мне приглядывался, и потопал домой.
В нашем районе почти все дома были деревянные. Летом на улицах зеленела трава, а зимой снег заваливал дома по самую макушку. И тогда все жители выходили и расчищали дорожки к колонкам. В общем, как в деревне, хотя всего в двух шагах от шумного, сверкающего проспекта. Только три новых, в семь этажей, дома возвышались над нашим районом. Ночью они были похожи на большие корабли, которые пристали отдохнуть на пару минут и скоро снимутся с якорей.
Я с мамой жил в доме посредине, в 27 "а". А были еще 27 просто и 27 "б".
Осторожно, чтобы меня никто не заметил, я пробрался по лестнице на чердак. На чердаке, за котельной трубой, было наше с Семкой место. О нем никто, кроме нас, не знал. Там я растянулся на старом рыжем диване. Он был такой старый, что даже пружины у него не скрипели.
Надо было обдумать то, что произошло.
Кстати, о чердаках. Раньше, когда мы еще жили в деревянном доме, там был отличный чердак. Мы с Семкой забирались туда во всех случаях, когда надо было обмозговать что-нибудь очень важное и секретное.
Но потом наш дом снесли. Приехал бульдозер, и дома как не бывало, а с ним и чердака. И мы с мамой переехали в этот самый 27 "а", на чердаке которого я сейчас все это вспоминаю.
Помню, мама ходила по нашей квартире, под собой ног не чуя, всплескивала руками, гладила стены, открывала краны. А я стоял мрачный, как скульптура в парке. Ну разве могут быть в таком доме чердаки?
Тут к нам ворвался Семка. Семка, то есть его родители, тоже получили квартиру в нашем доме.
— Идем, — сказал Семка.
Я неохотно вышел на площадку.
— Чего тебе?
Мой друг произнес только одно слово:
— Чердак.
Мы помчались наверх. Оказалось, что в 27 "а" чердак все-таки был. Огромный и совсем пустой. Только крыша низковата, но тут уж ничего не поделаешь, мы были рады и такому.
Когда я вернулся с чердака, мама не переставая ходила по комнате.
— Я так довольна! Я так рада! — Она обернулась ко мне: — А тебе как? Нравится?
Я улыбнулся:
— Очень.
Вскоре чердак завалили всяким хламом, потому что сараев во дворе не было. Но нам с Семкой удалось отгородить себе местечко за котельной трубой. Когда нас ждала какая-нибудь неприятность, мы забирались сюда. Тут мы были уверены в своей полной безопасности.