— Если ты подразумеваешь, что после катания на санях с очень крутой горки я наконец-то остановился и почувствовал себя таким счастливым, каким имеет право чувствовать себя каждый человек, тогда ты прав. Так и есть. Разве ты не согласилась бы с этим, Виктория?
Она собралась сказать ему, что он «счастлив, как моллюск», но передумала и сказала, что он «счастлив, как никогда».
— Вот видишь? И кроме того, ты хорошо знаешь, что Виктория — в некотором роде психиатр. Так что касательно вопроса о моем текущем состоянии ты абсолютно прав, Пелхэм. Я в полном блаженстве! Так что дай посмотреть, что у тебя там. — Он протянул руку к шкатулке.
Пелхэм отдал Алексу шкатулку.
— Прямо как в романе каком-то, — сказал Хок, постукивая кончиками пальцев по крышке и улыбаясь им обоим. — Вам так не кажется?
Он положил странную белую шкатулку на каминную полку, чуть ниже огромной картины, изображающей Трафальгарское сражение. Разглядывая шкатулку под разными углами, Хок продолжал ходить из стороны в сторону.
— Только обычно хороший писатель выводит на первый план какую-то интригу, чтобы завоевать внимание читателя.
— Ради всего святого, открой ее, Алекс, — сказала Вики. — Мне не терпится увидеть, что там!
— Итак, другими словами, — начал Хок, внимательно глядя на Пелхэма, — дедушка хотел, чтобы я получил эту шкатулку, когда я без боязни смогу соприкоснуться с прошлым?
— Точно, милорд, — сказал Пелхэм, блеснув глазами.
— Хорошо, в таком случае, я думаю, это историческое событие заслуживает тоста! Пелхэм, не нальешь ли всем нам еще по глотку этого прекрасного бренди?
Хок взял бренди и встал, держа рюмку в одной руке, а другой держась за каминную полку. Подняв рюмку, наполненную янтарной жидкостью, он повернулся в направлении Вики и Пелхэма.
— Тост, — сказал Алекс Хок, — если вы не возражаете.
Когда они тоже подняли свои бокалы, он начал:
— Я хотел бы выпить в память о моих дорогих матери и отце. — При этих словах глаза Алекса наполнились слезами.
Вики подумала, что его голос сейчас дрогнет, но он продолжал:
— Они вернулись в мою жизнь совсем недавно нахлынувшими воспоминаниями. Но в этих воспоминаниях они переполнены радостью и счастьем, которых я никогда не видел в этом мире ни у одного живущего. Мой отец был великолепным человеком, красивым и храбрым безмерно.
— О, Алекс! — закричала Вики, кинувшись к нему с объятиями, в ее глазах заблестели слезы.
— Моя мать отличалась и силой, и добротой, и красотой. И всеми тремя качествами она была наделена в изобилии. За семь коротких лет, прожитых нами вместе, она сумела привить мне почти все качества и достоинства, которыми должен обладать настоящий мужчина.
Рыдание сорвалось с дрожащих губ Вики.
Алекс приложился к стакану и осушил его содержимое одним глотком.
— За мою мать и за моего отца, — сказал Алекс и бросил пустой стакан в жерло камина, разбив его о почерневшие от сажи кирпичи.
— Правильно! Правильно! — закричал Пелхэм, мгновенно очутившись на ногах. Он поднял свой стакан, повернувшись к Хоку, и, сверкая глазами, осушил бренди одним глотком. Вслед за этим он тоже бросил свой стакан в камин. Секунду спустя и стакан Вики очутился в камине.
— А теперь, наконец, таинственная шкатулка! — воскликнул Хок. — Взглянем, что в ней, вы не против?
Он снял шкатулку с каминной полки, посмотрел на нее еще несколько секунд, а затем медленно приподнял крышку.
— Да ведь это ключ! — он вынул из шкатулки большой медный ключ, держа его за черную атласную ленту, к которой он был привязан. — А если есть ключ, есть и замок, который он открывает.
— Да, — сказал Пелхэм. — Есть. Если вы оба согласитесь следовать за мной, я вам его покажу.
Вики и Алекс вышли вместе с ним в большой зал и начали подниматься по широкой, извивающейся спиралью лестнице, которая находилась в центре дома. В крыше большого особняка было смотровое окно, сквозь него блистали вспышки молний. Пелхэм, шотландец, никогда не зажигал в доме больше огней, чем было необходимо.
— Куда мы идем, старина? — спросил Хок, когда они дошли до четвертого этажа и продолжали подниматься вверх.
— К моим комнатам, ваша светлость, — сказал Пелхэм.
— К твоим комнатам? Что же, спрашивается…