I.
Если кто меня оскорбил — это его дело,
такова его наклонность, таков его нрав;
у меня свой нрав, такой, какой мне дан от природы,
и я останусь в своих поступках верен своей природе.
Марк Аврелий
Коль нанесли тебе сердечную обиду,
Плати забвением — так гордость нам велит;
Не можешь позабыть — тогда хоть сделай вид,
Не унижай себя.
Мольер
День сегодня выдался скучный и унылый. Меня снова не взяли на прогулку с кузиной, хотя мне не очень-то и хотелось. Сомнительное это удовольствие — гулять зимой, особенно под вечер. Месить ногами слякоть, зябнуть в тонком тулупе и шерстяном платке, от которого нещадно чешется голова. Конечно, моя кузина получала от прогулки куда больше удовольствия — укутанная в теплую соболиную шубу, с песцовым капором на голове, она вечно носилась и задирала охотничьих псов своего папеньки, кидая в них снежки. После чего, она вечно жаловалась маменьке — моей тетке — что покусали ее из-за того, что подошла к ним я и натравила на дорогую сестрицу. Несколько таких ситуаций напрочь отбили у меня охоту гулять с кузиной по вечерам.
К тому же графиня Белова очень рассердилась после последнего раза, когда я не выдержала и натерла противной кузине Милене все лицо снегом. Кузина заявила, что она подцепила не что иное, как воспаление легких, и слегла в постель на неделю. Уж я-то прекрасно знала, что она сделала это, чтобы не заниматься с приходящими на дом преподавателями, но тетушка с дядюшкой безоговорочно верили своей единственной дочери, а меня наказали на неделю, лишив вечерних игр и ужина. Конечно, тетушка заявила, что она очень сожалеет, что ей приходится идти на такие меры, но прогулок меня лишили до тех пор, пока нянюшка не сообщит, что я глубоко сожалею о своем поступке и стараюсь исправиться.
— Но почему? — пыталась я воспротивиться тогда несправедливым упрекам. — Милена же начала первая, засыпав мне кучу снега за пазуху!
После этого я действительно заполучила кашель, но этого все предпочли не замечать.
— Елизавета, — холодно отчеканила графиня, — я не выношу, когда мне диктуют, что делать, особенно, когда придирки исходят от невоспитанных детей, которые пытаются указать старшим, как правильно их воспитывать. Ты поступила дурно и теперь понесешь за это справедливое наказание. В следующий раз, ты задумаешься, прежде, чем совершить поступок такого рода. Более того, я смею тебе напомнить, что ты живешь под этой крышей только из-за моей безграничной доброты и доброты дяди Георгия, — заявила мне тетушка Евдокия. — Так что, сядь где-нибудь и почитай Новый Завет, может, он научит тебя быть более кроткой и вежливой.
Со справедливостью наказания я была не согласна, но с графиней Беловой спорить было бесполезно, и мне ничего не оставалось, кроме как обосноваться в гостиной за очередной книжкой. Библию, конечно, читать я не собиралась. Я и так знала наизусть почти все заповеди, чего нельзя было сказать о кузине, которая вечно отлынивала от уроков богословия. На мое счастье, в доме была огромная библиотека, которую собрал в свое время мой дедушка Игнатий. Я вытащила с книжной полки старый потертый томик энциклопедии с картинками, который очень любила рассматривать, сам текст в ней меня мало интересовал, ведь я его уже знала наизусть. В ней были очень красочные картинки птиц и зверей, и я могла часами просиживать за этой книгой, лелея мечты о том, что я когда-нибудь смогу увидеть это необычное зверье в живую. Кузину не так давно возили в цирк в столице, и там-то она точно могла полюбоваться на тигров, слонов, обезьян, тюленей и медведей, но больше всего ее там впечатлили, конечно же, орехи в карамели и леденцы на палочке.
С книгой я отправилась в гостиную, где устроилась на широком подоконнике, поджав под себя ноги. Я очень любила это место еще и за то, что меня скрывали тяжелые бархатные шторы зеленого цвета, которыми были занавешены окна гостиной, и которые часто служили убежищем, когда взрослые искали меня, чтобы вновь за что-то наказать. Меня сейчас почти не было видно, и я с наслаждением погрузилась в книжный мир, открывающий мне все новые факты о мире земном, что меня окружал. Больше всего я любила красочные изображения птиц и заморских стран, которые так и манили своей неизведанностью. В каждой главе стоял эпиграф из какого-нибудь классического стихотворения, и моими самыми любимыми были строчки из "Божественной комедии" Данте: " Узнать тебе пора, что при подъёме кажется сначала всегда крутою всякая гора." Не то чтобы я особо вникала тогда в смысл этих слов, но в этом отрывке было что-то, что было мне так близко.