— Я покажу тебе спальную комнату, на молитву можешь сегодня не идти, — сказала она. — Прочтешь ее там же.
Дортуары находились на третьем этаже здания женского института, на втором же были кабинеты для занятий. На первом была, как мне уже было известно, столовая, кабинет директрисы, а так же, больничное крыло, музыкальный класс и актовый зал.
Дортуар представлял собой большую просторную комнату, вдоль стен, выкрашенных серо-голубой краской, стояли ряды кроватей, накрытых простыми серыми покрывалами, с металлическими эмалированными спинками. Рядом с каждой кроватью была небольшая белая тумбочка со шкафчиком, куда, стало быть, складывалась одежда, по стенам были развешаны газовые рожки, уже еле мерцавшие в это время дня.
— Твоя кровать будет та, что стоит у окна, — указала мне классная дама.
— Спасибо Вам огромное, — от души поблагодарила я ее, начиная восхищаться этой кругленькой женщиной не меньше, чем самой директрисой.
Она только кивнула мне и вышла, а я начала обустраиваться. Мои вещи уже стояли в комнате, и я сразу же запихнула футляр со скрипкой и сумку под кровать. Когда мои соседки по комнате вернулись, я уже успела прочесть молитву и готовилась ко сну.
— Что, заняла место бедной княжны Балуйской? — заявила несимпатичная девочка с носом-картошкой, плюхаясь на кровать, стоящую рядом со мной.
— Почему бедной? — буркнула я, вытаскивая из дорожной сумки ночную рубашку.
По правде говоря, меня это не особенно не интересовало, но я решила сделать попытку поддержать разговор, желая завести новые знакомства и не выглядеть грубой дикаркой.
— Умерла наша голубка от чахотки, болезнь унесла ее в конце ноября, — скорбным голосом заявила полненькая девочка с пышными кудряшками — очевидно, закадычная подружка первой, спавшая через кровать от меня. — И месяца не прошло, как на ее место новенькую заселили, — добавила она.
— Соболезную, — ответила я, устало зевая и забираясь под одеяло, отворачиваясь к стене, полная намерений заснуть. У меня и без того голова была полна новой информации, чтобы думать о какой-то абсолютно незнакомой мне княжне. Мне хотелось сейчас сосредоточиться на мыслях о моих родителях и подумать, каким образом я могу узнать побольше о них.
— Нет, Асечка, ты только посмотри, сколько равнодушия в ее глазах! Слышала бы это наша бедная подруженька-княжна, заворочалась бы в гробике своем, — писклявым голоском проговорила девочка с носом-картошкой, демонстративно смахивая невидимую слезу с щеки и поворачиваясь к своей подружке.
— Ужас, Верочка, никогда не встречала такого невежества и безразличия к чужому горю, — взвизгнула ее верная Ася.
Подруги начали тараторить, обсуждая меня, словно я была прозрачной, или будто меня вообще здесь не было. Однако скоро они переключились на обсуждение какой-то Кати, которая посмела вчера надеть брошь на воротник казенного платья. И они бы так и продолжали сплетничать, если бы на них не шикнули остальные соседки комнате. Я же абсолютно перестала обращать на их трескотню внимание, погружаясь в столь вожделенный сон. День у меня выдался тяжелым, и я заснула почти сразу же, даже не думая о событиях прошедшего дня.
*Меня обучила этому французская гувернантка.
**Очень хорошо.
III.
Унижать других — гораздо худший вид гордости,
чем превозносить себя не по заслугам.
Франческо Петрарка
Спалось мне крайне беспокойно — целую ночь я продрожала от холода, пытаясь натянуть повыше простыни и одеяло. Но легкое байковое одеяло, довольно потертое от старости, с трудом могло защитить от зимней стужи, стоявшей в комнате. Разбудил же меня гул, стоявший с утра в комнате. Когда я открыла глаза, то увидела, что все девочки уже проснулись и стояли в дверях, выстроившись парами. Мне сразу стало ясно, что я проспала, и я подорвалась с кровати, и так быстро, как только могла переоделась в платье.
— Первый день, а уже продрыхла, — раздалось ехидное замечание откуда-то со стороны, когда я наспех пыталась гладко зачесать волосы, чтобы не получить замечание.
Я хотела было что-то съязвить в ответ, но решила не тратить на это свои силы, и направилась вслед за всеми к умывальникам. Было немного тоскливо оттого, что у каждой институтки была подружка, стоящая с ней в паре, а я плелась одна-одинешенька в хвосте. Вера и Ася шли как раз передо мной, держась за руки и весело болтая. Казалось, они даже во сне не перестают сплетничать.
Классная дама привела нас в умывальную, и оставила там. На широкой деревянной тумбе стопками лежали белые тонкие полотенца, и каждая институтка подходила и брала себе одно. Мое, как и следовало ожидать, было самым последним. Почему-то именно на нем стояло большое черное пятно, но выбирать мне не приходилось. Я подошла к эмалированной раковине и открыла кран с водой: горячей не было, и мне, как и всем остальным, пришлось довольствоваться холодной.