Дьяку Назарию было отчасти все равно, чем мы занимаемся на его уроке, поэтому можно было спокойно спать, уткнувшись в руки, сложенные на парте, пока он читал свои монотонные проповеди или длинные молитвы, которые, как считалось, мы обязательно должны были знать наизусть. Активного участия он не требовал, для него было главное, чтоб мы не болтали. Так как близкой подругой я не успела обзавестись, и разговаривать на уроке мне было не с кем, я или спала, или коротала время за чтением или деланием домашнего задания.
Если меня что-то и интересовало в институте, то это были уроки музыки. Так как скрипку я привезла с собой, во мне так и крепло желание снова попытаться начать на ней играть, и мне казалось, что меня вполне смогут обучить в нашей школе. О преподавателе, Семене Олеговиче Романове, ходили слухи как о человеке жестком и строгом, поэтому мои одноклассницы не очень-то рвались к нему на занятия, хотя уметь музицировать считалось довольно престижным среди нас. Был шанс выступать перед именитыми гостями на больших праздниках, и даже изредка выезжать на небольшие гастроли. Попасть в наш школьный оркестр было довольно сложно, несмотря на то, что многие девочки вполне неплохо пели и обращались с музыкальными инструментами, как я могла заметить на общих для всех классов уроках пения и на свободных часах.
В общей комнате стояло большое пианино, и каждая институтка при желании могла что-нибудь сыграть. Было несколько учениц, которые были более талантливы, чем большинство из нас, и они проводили свободное время, развлекая подружек своей незатейливой игрой и пением. Возле них всегда собиралась кучка поклонниц, которые потом восхваляли юных музыкантш и дарили им маленькие презенты.
Я не умела ни на чем играть, притом, что пела весьма недурственно, но на общих уроках пения учитель меня никак не выделял. Вернее, он не выделял вообще никого. Он не заводил любимчиков среди своих учениц, и поэтому большинство девочек даже не пытались стараться на его занятиях. Мне же удалось, в свою очередь, выделиться, но это была отдельная история...
В тот день первым уроком был французский. Младшеклассницам преподавал его месье Ляпорт — худой, морщинистый, седой, как лунь, улыбчивый старичок. Девочки его обожали: для каждой у него находилось ласковое слово, а то и пара яблок или печений. Меня он называл малюткой Орловой, гладил мимоходом по голове, и мой табель пестрел отличными оценками — с французским я никогда не испытывала трудностей, благодаря гувернантке.
Стоило нам рассесться в длинном сумрачном классе за низкие, неудобные парты, как дверь распахнулась, и вошла m-lle Зулова, сопровождаемая месье Ляпортом.
— Bonjour, chères étudiantes*, — хором поздоровались учителя.
M-lle Зулова сказала несколько слов о нашей успеваемости и приближающемся дне посещений родственников, что не имело ко мне никакого отношения, и мсье начал урок, на котором мы должны были прочесть наизусть отрывок из гимна Франции. La Marseillaise** я знала наизусть еще лет с пяти, и даже могла напеть ее, если просили. По традиции, он вызывал сначала отвечать двоечниц, после чего переходил к более способным девочкам. Меня месье относил ко второй категории, и чаще всего вызывал первой, чтобы, как он говорил, насладиться "настоящим французским языком". Я при этом постоянно краснела, но урок отвечала на отлично. К тому же пожилой француз был одним из моих самых любимых учителей, и я всегда старалась хорошо подготовиться, чтобы его не расстраивать. Вот и в этот раз, он вызвал меня, и я с запалом принялась читать наизусть. Уже не помню в какой момент я поняла, что начала петь, в то время, как учитель отстукивал указкой по столу ритм гимна. Только когда я закончила, я смогла заметить, что все мои одноклассницы смотрели на меня, разинув рты.
Месье Ляпорт вытер слезы, набежавшие под очками, и воскликнул, взлохмачивая рукой ежик волос на моей голове:
— Mon enfant, vous êtes fait pour chanter!***
Я скромно потупила взгляд:
— Нет, что вы, месье... — запинаясь, прошептала я, глядя в пол, хотя в душе зародилась маленькая гордость за мой отличный ответ.
— Oui, mon enfant****, ты сейчас же должна отправиться к Семену Олеговичу. Он просто обязан взять Вас к себе. Идите же, я разрешаю Вам покинуть мой урок.
Я перевела взгляд, полный непонимания на классную даму, и она утвердительно кивнула. Рассыпаясь в благодарностях, я быстро выскочила за дверь, и помчалась в музыкальный зал. Правда, когда я приблизилась к нему, мой запал как рукой сняло, и появилась дрожь в коленях — я до ужаса боялась строгого преподавателя музыки. Тем не менее борясь с собой, я набралась храбрости и постучала в дверь, и стала мучительно ждать, пока мне разрешат войти.