— Войдите, — проскрипел из-за двери знакомый голос учителя.
Несмотря на умение петь устрашающим басом песни на немецком, говорил наш преподаватель негромко, вместо крика предпочитая либо пугать нерадивую ученицу громким цоканьем языком, выражая этим высшее неудовольствие, либо отпускать такую ядовитую остроту, что девушка краснела как помидор, опускала глаза и мечтала провалиться сквозь землю. Его острого языка боялись не меньше, чем наказания классных дам.
Преодолевая дрожь, я шагнула в класс и, пройдя в центр комнаты к старинному фортепьяно, встала, потупив взгляд. Семен Олегович — маленький кособокий человечек с длинными черными усами и густой кудрявой бородой, поднялся из-за инструмента и, прихрамывая, подошел ко мне.
— З-з-здравствуйте, — заикаясь от волнения, промямлила я.
— Кто здесь? — подозрительно осведомился глуховатый учитель.
— Елизавета Орлова, месье, — кашлянув, произнесла я чуть громче, — меня прислал к вам месье Ляпорт.
— И зачем же, позвольте-с поинтересоваться, он прислал Вас ко мне посреди собственного урока? — насмешливо спросил Романов.
— Он приказал мне спеть, месье, сказал, что у меня превосходно получается и велел отправляться к Вам, — произнесла я, опасаясь разгневать вспыльчивого педагога.
Однако, его мой ответ, кажется, вполне удовлетворил:
— Ну-с, давайте послушаем. Что Вы пели, Орлова?
— Марсельезу, месье, — тихо ответила я, запевая без музыкального сопровождения: — Allons enfants de la Patrie, le jour de gloire est arrivé! Contre nous de la tyrannie...*****
— Что Вы там пищите, Орлова? — презрительно воскликнул он, перебивая меня на первом же куплете. — Пойте громче и по-русски, пожалуйста, я не разумею Вашего варварского наречия!
Услышав его окрик, я осеклась и уставилась в пол, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы унижения и обиды. Изо всех сил стараясь не всхлипнуть, я попятилась к выходу из класса. Когда я была уже почти на пороге, от учительского стола раздался громкий оклик:
— Куда это Вы собрались, Елизавета? Разве я не велел вам спеть по-русски? - окликнул меня преподаватель.
— Д-да, месье, — еще тише произнесла я и, вернувшись к пианино, запела "Соловья".
Дослушав последний куплет, учитель ухмыльнулся в усы:
— Неплохо, неплохо, для полузамерзшей синички, я бы даже сказал прекрасно, но их и без тебя девать некуда.
— Спасибо, месье,— произнесла я и, проклиная свою самонадеянность и глупость, побрела к выходу. Нашла кого слушать — француза, которого волновало произношение и знание текста, но никак не вокальные данные.
Когда я уже почти вышла из зала, вслед мне внезапно донеслось:
— Вы играете на чем-то, Орлова?
— Я только учусь играть на скрипке, месье, — вежливо ответила я, пытаясь скрыть стоящие слезы в голосе.
— Тащи ее на следующее занятие, послушаю, помнится твой отец в молодости очень недурно играл... И не хлюпай носом, Орловы не ревут! — сказал он, подкручивая ус и, перейдя на ты, и подмигнул. Я хотела было спросить, откуда он знает моего отца, но, посчитав это неучтивым, лишь попрощалась и побежала к девочкам.
Вернувшись в общую гостиную, я была встречена хором голосов. Девочки наперебой поздравляли меня со вступлением в оркестр, а у меня не хватало духу рассказать им о вердикте преподавателя.
Покивав и поулыбавшись, сколько требовал того от меня хороший тон, я ушла в пустующий в этот час дортуар, бросилась ничком на койку и рыдала, пока не заснула, даже забыв помолиться. То, что старый тренер пожелал послушать мою игру, ничуть меня не утешало, и воспринималось как одолжение.
***
В школе полным ходом шла подготовка к балу в честь Рождества, после которого почти все воспитанницы, имевшие родственников, отправлялись на каникулы по домам. Ходили шепотки, что бал будет проводиться для нас и для Александровского военного училища вместе. У моих одноклассниц эта новость вызывала бурный восторг, и каждая уже представляла кому она отдаст первый танец. Многим девочкам прислали из дома в честь такого события carnets de bal******, и я с затаенной завистью рассматривала вычурные блокноты-книжки некоторых из них. Они были выполнены из самых различных материалов вроде кожи, слоновой кости, перламутра, эмали и были украшены или резными узорами, или камнями. Конечно, не все институтки могли позволить себе такую безделушку, но те, которые могли, считали нужным похвастаться об этом каждой.