— Нет, что ты, Зулова, конечно, не пылает ко мне особой любовью, но и никогда зла не держала.
Институтка расхохоталась:
— Всегда с этими классными дамами так — кажется, что они к тебе добренькие, а потом — бац! — и подсунули тряпку вместо платья. Но не переживай, Орлова, я могу помочь тебе переделать его.
— Правда? — расширила я глаза от удивления.
— Конечно! Но только при одном условии: ты поможешь мне с этой горой стирки. А то одна я и до бала с ней не покончу.
Я радостно согласилась, обрадовавшись предложению Разумовской. Стирка, конечно, была ужасно сложным занятием, но она не так меня пугала, как гнилые кружева и рюши. Стерев с лица остатки слез, я схватила одно из ведер, и мы с Аней пошли набирать воду в колодце на заднем дворе института. Пустые ведра было тащить гораздо проще, чем полные на обратном пути в прачечную. Руки немели от тяжести, да еще и мерзли, потому что недавно ударили сильные морозы. К тому же нам потребовалось более одного захода, чтобы принести воды на то количество белья, которое наказали стирать. Кое-как справившись с ведрами, мы поставили кипятить воду, а белье тем временем свалили в самую большую лохань. Туда же мы кинули несколько кусков мыла, и взялись за стиральные доски. На мой взгляд, это была одна из самых неприятных стадий в стирке: белье приходилось очень долго тереть о ребристую деревянную поверхность, зачастую стирая руки в кровь.
Неловко зацепившись один раз и посадив занозу, Аня забросила это дело, и достирывать мне пришлось в одиночку, ибо старшеклассница только стонала и причитала, дуя на свой палец. Но я ей ничего не сказала — услуга за услугу. Когда же с выведением пятен на простынях было покончено, мы прополоскали белье уже вместе и кое-как отжали его.
— Чертов пресс, — простонала Разумовская , смахивая капли пота со лба. — Если бы он работал, то жизнь стала намного легче и приятней. Особенно для бедной наказанной Анечки.
Я только посмеялась ее причитаниям, и мы отправились на улицу вешать белье. Делать это в мороз тоже было одним из самых сомнительных удовольствий. Вспотевшие и с мокрыми руками, мы продрогли до костей, а на ладонях появились цыпки и трещины от длительного контакта с водой и холодного воздуха. Тем не менее вскоре мы закончили с развешиванием, и мовешка довольно вздохнула:
— Ну все, Лиза, теперь можно и твоим ужасным платьем заняться.
Мы отправились в дортуар старшеклассниц, где в такое время не было ни души, потому что все были в подготовке к балу. Аня плюхнулась на свою кровать и стала что-то выуживать из-под нее. Как я смогла потом заметить, это был маленький дорожный чемоданчик.
— И классная дама не заставила тебя оставить его у кастелянши? — удивилась я.
— А она и не догадывается, — подмигнула мне девушка, доставая из чемодана швейные принадлежности и небольшие отрезы ткани.
— Значит так, первым делом мы отпорем вот это и вот это, хуже все равно быть не может, — Аня начала орудовать ножницами. — Цвет, в принципе, вполне ничего, хотя я в таком выгляжу, будто только что с погоста, но, за неимением иного, пойдет. Главное, избавиться от непригожих кружев.
Я с интересом наблюдала, как она превращает мое ужасное платье во что-то более-менее хорошо выглядящее, и не могла этим не восхищаться. После отпарывания кружев, она принялась подшивать рукава, делая так, чтобы они слегка открывали плечи. Вместо гнилых кружев на груди Аня пришила отрез красивейших золотистых рюшей и самодельную розу из кусочка ярко-зеленой ткани. Было видно, что у нее болят руки от шитья после стирки, но тем не менее она мужественно терпела, выполняя свое обещание по переделке моего платья.
— С поясом, конечно, беда, — нахмурилась она, после чего задумалась. — Так и быть, дам тебе на вечер свой пояс! Только верни потом! — воскликнула она в конце концов, вытягивая что-то из чемодана.
Моим глазам предстал прекрасный матовый******* пояс из шелка, украшенный золотистым узором.
— Это еще мамин... — благоговейно прошептала старшеклассница, осторожно вручая его мне, — так что осторожнее с ним.
Я в восхищении закивала и бросилась ей на шею, не в силах сдержать свою радость. Я смогу прекрасно выступить на балу, не став никому посмешищем в старом дурацком платье!
— Ну-ну, прекрати! И не вздумай никому сказать, что это я тебе помогла.
***
Столовая — самое большое помещение в нашем институте — была украшена к празднику. Если бы я сама не принимала участия в этом накануне, то и не поверила бы, что это в этом помещении мы ели несколько раз в день. Столы и скамейки были вынесены в другой зал, служивший одновременно и складом, и подсобкой, дощатые полы были выдраены дочиста и покрыты свежим воском. На стенах мы развесили еловые букеты и веночки, украшенные разноцветными стеклянными игрушками и бусами. Конечно, к игрушкам нам даже не дали прикоснуться из страха, что мы ненароком что-то побьем, но и без этого было много приятных праздничных хлопот. Теперь вдоль стен стояли лишь длинные ряды обитых ярким красным бархатом стульев на изогнутых ножках и маленькие столики с подносами, на которых стояли напитки. В центре стояла огромная благоухающая ель, которая макушкой почти касалась потолка. Чтобы ее украсить, потребовалась высокая стремянка и множество орехов, яблок, фонариков, метров гирлянд и свечей.