Во время очередного забега от зеркала к кровати подруги, Гуляева споткнулась, но упала, вопреки законам гравитации, не на пол, а на кровать Шуры, попутно столкнув чернильницу, отчего на сером казенном покрывале расцвело темно-синее пятно, а по полу разлетелись осколки стеклянной чернильницы.
Глазам заглянувшей в комнату фройлейн Фюхтс предстала восхитительная картина: залитая чернилами кровать, растрепанная Гуляева с забрызганным чернилами лицом и раскрасневшаяся кричащая на нее Шурочка. Я же, бросив смычок на собственной постели, пыталась замести осколки.
— Что за свинарник вы тут устроили? Вы, очевидно, очень не желаете встретиться с великим Пьером Бернье, особенно это касается вас, Гуляева, и вас, Бестужева! Вы будете наказаны! Будете стоять весь завтрак на виду у всего института без передника, как последние мовешки.
— О, m-lle Фюхтс, — кинулась сразу Шурочка к учительнице, — противная Ася залила мне учебники по Deutsch, что же мне теперь делать, m-lle? — всхлипнула девочка, уткнувшись в ладони.
От этих слов Гуляева побледнела еще больше: испортить учебники означало получить нагоняй от библиотекарши, а если к тому же это были учебники немецкого... Да, Ася правильно представила, что из частокола единиц вылезти ей никогда не удастся, и ей придется оставаться на второй год. Преподавательница нахмурилась на мгновение, а после, схватив сопротивляющуюся провинившуюся за ухо одной рукой, а другой взяв под локоть Измайлову, сказала, что они пойдут решать эту важную проблему с m-lle директрисой.
Когда белую, как казенная простыня, Асю увели, все продолжили сборы под заунывное нытье провожающей ее Верки. Под конец не выдержала даже вечно недовольная Нина Садеева, которая привыкла быть главной в таких истериках:
— Бестужева, ну когда же Вы изволите прекратить, милочка? Ей богу, от Ваших стонов уши сохнут и молоко киснет, помолчите, будьте любезны, пока я пытаюсь выбрать наряд к сегодняшнему приему.
Остальные девочки согласно закивали, а интенсивнее всех соглашалась заносчивая красавица Жожо, которая то и дело закатывала глаза, давая всем своим видом понять, как ей мешает шум:
— Да-да, дорогуша, так нельзя, право ведь мешаете всем заниматься таким важным делом!
Верка покраснела, как самый красный спелый помидор, и, бросив на всех уничтожающий взгляд и вскочив с кровати, умчалась в коридор. В дортуаре раздался звонкий смех, после чего девочки, перешептываясь дальше, продолжили готовиться. Я же устала от их общества и, схватив скрипку, направилась в комнату отдыха, где сейчас по моим подсчетам не должно было быть ни души. В дверях я столкнулась с m-lle Зуловой.
— Куда Вы направляетесь, моя дорогая? — она сегодня была в хорошем расположении духа и была крайне ко мне дружелюбна. — Гости приедут к обеду, а Вы еще не изволите быть причесанной и одетой в нарядное платье, — она строго покачала головой.
— Простите меня, m-lle, — я присела в реверансе, — я хотела в последний раз отрепетировать свою партию, а в дортуаре слишком шумно.
Классная дама надо мной сразу смилостивилась:
— Так уж и быть, отрепетируйте хорошо, чтобы наш чудесный институт мог Вами гордиться. Мы должны показать, что наши девочки не менее талантливы, чем всякие заморские знаменитости. А вот кто-то явно отлынивает от занятий, — сделала она суровое лицо, обращаясь к моим соседкам-лентяйкам и сразу позабыв обо мне.
Я кивнула, снова сделала реверанс, и посчитала, что могу отправляться по своим делам, пока воспитательница отчитывает остальных. Как я и ожидала, в комнате отдыха никого не было, кроме одиноко сидящей там Разумовской, которая, вольготно закинув ноги на спинку жесткого дивана, что-то сосредоточенно кропала в крошечном блокноте, который носился ею на сердце и никому не показывался, даже мне. Услышав мои шаги, она сразу вздрогнула и запихнула блокнот в лиф платья.
— А, это ты, Орлова, — она облегченно вздохнула. — Нервничаешь перед выступлением?
Я молча кивнула и села рядом с ней.
— Если честно, ужасно. Ведь мы будем играть перед таким талантливым человеком... А вдруг я все испорчу и мы оплошаем?
Мовешка махнула рукой:
— Ой, да ладно тебе, все пройдет чудесно. Ты, главное, не дрожи, как заяц. Кстати, расскажу тебе сейчас, что Кауфман устроила, когда мы с утра были в дортуаре, она теперь точно не покажется на глаза своему женишку, если не боится быть осмеянной, и не без моих стараний, — захихикала подруга. — Значит так, наша Поля сегодня вообразила, что ей позволено рыться в чужих вещах, и почему-то решила, что имеет право посягнуть на мой матовый пояс, тот самый, что я тебе на бал давала. Я тогда как раз отходила помогать нашей француженке управиться с украшением зал, и возвращаюсь, а там зрелище такое: красуется эта гадина кучерявая в своем безвкусном белом платье с моим поясом. Я, конечно, на нее накричала да свою вещичку отобрала, но такое ведь нельзя безнаказанно оставлять. И пришла мне одна идейка...