И тут Милена замахнулась и запустила в меня энциклопедией. Толстая книга ударила меня прямо в грудь, выбив дыхание, и я, не удержав равновесия, упала на пол, больно ударившись головой о подоконник.
— Отвратительная девчонка! — крикнула я сквозь слезы, вытирая выступающую из глубокой раны на лбу кровь. — Из тебя вырастет настоящая ведьма, будешь травить своих мужей ядами и отправлять их на тот свет!
Недавно мне в руки попалось несколько очень интересных книжек о ведьмах и об известных преступлениях, и я не преминула воспользоваться своими знаниями в этой перепалке.
— Как ты меня назвала? — опешила кузина на несколько секунд, а после этого кинулась на меня, снова повалив на пол. Ее пышное платье с рюшами задралось, обнажая кружевные панталончики, туго обтягивающие ее объемные ляжки.
Милена била меня головой о пол, пыталась выдрать волосы. Когда в очередной раз она протянула руку к моим темным кудрям, я вцепилась зубами ей в руку.
— Отпусти, дрянь! — завизжала она на весь дом. — Отпусти!
На ее крик стала сбегаться прислуга, и начала нас растаскивать. Чьи-то сильные руки оттащили меня, тут же прибежала тетушка Евдокия и запричитала:
— Ужасное дьявольское отродье! — она схватила меня за волосы и потянула. — А я говорила тебе, Георгий, — обратилась она к графу Белову, — что не надо было брать к нам в дом эту мерзкую нахлебницу! Она покалечила нашу красавицу Милочку. Иди ко мне доченька, покажи, что эта противная Орлова сделала с тобой.
Графиня Белова была крупной женщиной, глядя на нее становилось ясно, в кого пошла кузина Милена. Она была низкого роста, и очень любила пышные платья, которые делали ее еще более необъятной. К тому же, она обладала противным писклявым голосом, который будто разрывал барабанные перепонки, когда она кричала.
— Я не мог не взять ее, это бы плохо сказалось на репутации нашей семьи при дворе! — подал голос дядюшка Георгий. — К тому же таково было наказание старика Игнатия.
Дядя же был полной противоположностью своей жене: он был высоким, худым, с маленькими узкими бегающими глазками. Он обладал дурным взрывным характером, часто срываясь на домашних, а в особенности, конечно же, на мне. У него было худое вытянутое лицо в противовес круглому лицу супруги и зеленоватый оттенок кожи, придававший ему сходство с самым настоящим упырем — я слышала, так говорили горничные. Но именно по его воле я все еще жила в этом доме. Нет, он не питал ко мне ни любви, ни даже симпатии хотя я приходилась родственницей Беловым именно по его стороне, но он очень беспокоился об общественном мнении. И именно в тот день, когда меня подкинули на порог этого поместья, это было его решение оставить меня в их семье. Тогда он посчитал, что несчастная воспитанная им сиротка очень поднимет авторитет графской семьи среди соседей.
Кузина тотчас же начала жаловаться маменьке, придумывая совершенно невообразимые факты о произошедшем. На мой же разбитый лоб упорно не обращали внимания. Я продолжала стоять, опустив голову, слипшиеся от крови волосы повисли безжизненными сосульками. Я старалась не начать плакать, нельзя было делать этого перед этими ужасными людьми.
— Отведите ее в Гостевую комнату и заприте там, — приказала графиня.
Меня подхватили на руки и потащили наверх.
Я сопротивлялась и пиналась изо всех сил, пыталась укусить руки удерживающих меня слуг и убежать. Но такое отвратительное поведение только ухудшило мое положение, и впечатление обо мне у прислуги и нянюшки Жаклин.
Тем временем, нянюшка сетовала на мой "дьявольский характер" и отчитывала меня:
— Какой же надо быть неблагодарной, чтобы кидаться на графскую дочку, тем более, дочку своих благодетелей! Нет бы быть кроткой, как овечка, и прилежной, тогда, глядишь Вас бы устроили, как подрастете, на должность компаньонки какой-нибудь барыни. Но с такими мерзкими привычками, отправитесь прямиком на виселицу, как Ваш папенька-вор! — причитала она с акцентом.
Няня была худосочной дамой преклонного возраста с пышными буклями на голове, зачесанными на французский манер. Тетушка Евдокия выписала Жаклин из самого Парижа, надеясь, что ее единственная дочурка научится у французской сушеной воблы хоть капельке европейской сдержанности и переймет картавый акцент няни. Но Милена была непробиваема, как бегемот в Африканских болотах, и пожилая француженка в ее неизменном кружевном голубом чепце никак не была для нее авторитетом.
Я уже устала брыкаться и смирно висела на ее руках, пока меня не втащили в место моего заключения и не опустили на широкую кровать, стоящую на массивных деревянных львиных лапах с серебристыми узорами. Я вскочила, желая вырваться из этой комнаты, но няня оказалась проворнее, и успела меня поймать.