К счастью, в последний момент, мой взгляд упал на тяжелую портьеру из белого шелка. Бросив взгляд на по-прежнему бьющуюся в истерике кузину, я подскочила к окну и молниеносно завернулась в плотную ткань. И как раз вовремя: не успела я, естественно, расположить складки на портьере, как дверь распахнулась и послышалось испуганное щебетание тетушки Евдокии, обеспокоено возящейся со своей дочуркой.
— Милочка, доченька дорогая, опять эта неблагодарная тебя обидела? Нет, милая, к сожалению, из-за ремонтных работ, что проводятся в их институте ее невозможно отправить обратно. Да и папенька скажет, что это нехорошо. Ничего, скоро она уедет, а в следующее лето мы ее нипочем забирать не будем, — сюсюкала тетка, утешая свое любимое дитятко.
Мне показалось, что буря уже миновала, тем более было сложно зажимать кровоточащий нос и оставаться абсолютно без движения, поэтому я уже почти решилась выбраться из-за гардины, и даже принести какие-никакие извинения, как вдруг кузина прекратила растирать по лицу слезы и снова протяжно завыла с новой силой:
— Э-эта парши-и-ивка украла-а-а мое письмо-о-о!
От такой наглой лжи, я так и застыла с поднятой ногой, а тетка от полученного известия пришла в неистовство.
— Какой ужас, Милочка, родная! Да как она только посмела… За такое мерзавку нужно непременно наказать. Воровать письма графской дочери, надо же было такое удумать. Я говорила дорогому Георгию, твоему папеньке, что нечего дома держать такую отъявленную преступницу, но он мне не верил! Добрый человек! — запричитала графиня. — А от кого было письмо-то, милочка?
— Ох, maman, ты не поверишь! Мне написал сам Пьер Бернье! — с придыханием выпалила кузина, заставив меня сжать кулаки в немой ярости.
— Что? — возопила графиня. — Она посмела прикоснуться к письму от самого Бернье, да еще и забрать его себе? Не расстраивайся, Милочка, я обязательно накажу эту нахалку так, что она надолго запомнит.
В этот момент, я не удержалась, и в очередной раз вдохнув вылетающую при каждом движении из гардин пыль, оглушительно чихнула, украсив занавеси очередным алым пятном.
— Вот она где, подслушивала, негодница! Еще и занавески замарала! Из заморского шелка, между прочим! Ну я тебе покажу, бесстыдница! — кричала графиня Белова, вытаскивая меня за руку из-за шторы. Дергая рукой в попытках освободиться, я отчаянно пыталась лягнуть тетку ногой.
— Не девчонка, а сущий дьявол, скорей бы отправить ее обратно, — шипела Белова, стиснув мою руку так, что на глаза навернулись слезы.
Зарычав от ярости, я изловчилась, наконец, лягнуть ее по лодыжке, за чем немедленно последовал новый рывок за руку. Графиня запустила руку под мой корсаж и, выхватив оттуда письмо Пьера, швырнула его Миле. Мне не оставалось ничего иного, как наблюдать за двумя тонкими листками, опустившимися на ковер перед кузиной.
В следующий миг, меня уже волокли по коридору к маленькой кладовой, где прислуги хранили всяческую утварь. Швырнув меня внутрь темной пропахшей известкой каморки, графиня прошипела: «Сиди здесь и думай о своем поведении, маленькая дрянь», потом закрыла дверь на два оборота, оставляя меня в полной темноте среди ведер и метел.
Услышав звук поворачивающегося в замке ключа и отдаляющиеся тяжелые шаги графини за дверью, я дала волю бушевавшим внутри меня эмоциями и принялась изо всех сил пинать и лупить кулаками тяжелые деревянные ведра, представляя вместо них щекастую физиономию кузины Милены. Выдохнувшись и отбив пальцы о ведра, я добрела до лежащей в углу кучи неприятно пахнущей сыростью ветоши и, зарывшись в нее, уснула крепким сном.
Разбудил меня все тот же звук поворачивающегося ключа и скрип двери чуланчика. Открыв глаза, я обнаружила, что меня окружает кромешная тьма, рассеиваемая лишь огоньком свечи. Разглядев в колеблющемся пламени похожее на печеное яблоко личико гувернантки Жаклин, я облегченно вздохнула.
— Вы здесь, m-lle? — шепнула женщина, — пойдемте со мной.
Покачиваясь на затекших ногах, я осторожно выбралась из кладовой и двинулась вслед за воспитательницей в детскую, где меня ждала кружка теплого молока и тарелка овсяной каши, в середине которой плавал аппетитный островок сливочного масла.
— Вот, кушайте, m-lle, — ласково говорила Жаклин, осторожно осматривая мою руку. — Хоть мне и было велено вас не кормить, да нехорошо это, больно вы худенькая да слабая, а с господ чай не убудет от тарелки каши, да и от ведра снеди, если честно тоже, — добавила она шепотом.