Мои уши предательски запылали от стыда, а Пожарский понимающе закивал:
— Не переживайте, дорогуша, тамошние учителя знают, как никакие другие, что такое трудновоспитуемые девушки. Они смогут вбить в Вашу воспитанницу ум и прилежность.
Меня тогда не особо насторожило это его "вбить". Я была рада, что со школой вопрос улажен, и стала с нетерпением ожидать того момента, когда меня отправят в учебное заведение, которому предстоит стать моим новым домом на несколько лет.
* Евангелие от Матфея 7:6
** Мое бедное дитя.
*** Вы в порядке, барышня?
II.
Сердце праведного обдумывает ответ, а уста нечестивых изрыгают зло.
Притчи 15:28
В школу было решено меня послать сразу же после же моего дня рождения, когда мне должно было исполниться девять лет. Директриса института, куда меня собирались отправить, ответила дядюшке с тетушкой практически моментально, ямщик завез от нее послание не позже, чем через неделю. В своем письме она интересовалась, являюсь ли я круглой сиротой, обладаю ли хоть какими-нибудь, пусть даже самыми незначительными знаниями, а также,как веду себя в обществе других детей. Больше всего, мне меня пугал последний вопрос. По своему характеру я была довольно скрытной и не заводила друзей, а мои отношения с моей ровесницей кузиной Милой давным-давно трещали по швам, так что я очень боялась того, что Беловы могут рассказать Марии Алексеевне насчет меня. А еще, с того самого дня, как я узнала о своем отъезде в школу, в моей душе поселился панический страх, что директриса института решит, что такая ужасная, невоспитанная и неодаренная девочка, как я, не нужна ей в ученицах. Но тетушке с дядюшкой было некогда отвечать на письма, поэтому ответ писала нянюшка Жаклин. Как я смогла увидеть краем глаза, старая француженка написала, что хоть я довольно нелюдима, но вполне способна, люблю читать и уважаю Слово Божие, за что я была ей очень благодарна.
День рождения прошел совершенно незаметно — мои благодетели не считали никогда нужным хоть как-то его отмечать, считая, что лишнее празднество лишь испортит мой и без того скверный характер, и лишь поощрит дурные поступки. Как тетушка любила говорить: "Скромность — лучший дар божий, его следует пестовать и холить. Она лучший страж от непомерной гордыни". Я, конечно же, с ней всегда соглашалась, но в душе мне оставалось непонятно, почему тогда графиня не предпринимает никаких мер по борьбе с надменностью и тщеславием дорогой кузины. Впрочем, вслух я никогда не осмеливалась это спрашивать, понимая, что такая дерзость понесет за собой наказание.
За день до отъезда, нянюшка стала паковать мои скромные пожитки. Я вытащила из-под кровати свой футляр со скрипкой, с которой не собиралась расставаться даже в институте. Няня Жаклин с удивлением посмотрела на меня:
— Зачем Вам этот инструмент, mademoiselle Лиза? Вы же совсем не умеете музицировать.
— Это единственная вещь, что досталась мне от родителей, — кротко ответила я. — Я не хочу, чтобы с нею что-то случилось.
Почтенная дама понимающе кивнула и больше вопросов не задавала. Наутро мне предстояла длинная дорога, и, поэтому спать я отправилась весьма рано, до вечерней зари, чтобы набраться сил. В ту ночь я очень долго не смыкала глаз, а потом, когда мне это, наконец, удалось, спала крайне беспокойно, очень нервничая перед предстоящим днем. Гувернантка разбудила меня на рассвете, и я начала собираться тихо, как мышка. Когда я была причесана и одета в теплое платье из темно-синей шерсти с широким поясом, Жаклин вывела меня из дома.
— Вы не будете прощаться с дядюшкой, тетушкой и дорогой кузиной? — спросила она, когда мы проходили мимо спальни Беловых.
— Non, madame Jaqueline, — ответила я. — Тетушка еще вчера вечером соизволила зайти ко мне в комнату, когда я уже легла спать, и сказала, чтобы я не будила ни их с tonton, ни Милену. И еще она сказала, что их семья всегда желала мне добра, поэтому они требуют, чтобы я хорошо отзывалась о них в институте и среди остальных девочек.
— И что же Вы ответили ей, барышня? Надеюсь, вы сказали, что так и поступите, и очень благодарны за то, что Ваши благодетели столько лет давали вам крышу над головой.
— Я ничего не ответила, просто отвернулась к стене и притворилась, что сплю, — холодно произнесла я, совершенно не жалея о своем поступке. Семья Беловых никогда не была мне друзьями, да и не особо стремилась к зарождению дружбы, которая казалась мне слишком сильным чувством, на которое графская семья была неспособна, и я даже была очень рада, что теперь я буду очень редко их видеть.