В деятельности большевиков сменовеховцы видели исторические черты русской народности, которая, по их мнению, выражалась в первую очередь в том, что Октябрьская революция впервые дала «возможность народным массам разрушить до основания четырехвековую социальную неправду и политическую мерзость»[143]. В результате большевизм, «войдя в русло исторической неизбежности, выполнил народную программу, дал выход народному волеизъявлению, исполняя национальные требования»[144]. Опираясь на парадигму народности большевизма, идеологи сменовеховства давали благоприятные прогнозы о перспективах развития России при большевистском правлении.
Так, один из идеологов «Смены вех» Ю. В. Ключников писал в частном письме 25 апреля 1921 г. редактору журнала «Новая русская книга» А. С. Ященко: «Вот уже год, как я отстаиваю мысль о прекращении вооруженной борьбы с большевистским правительством, а теперь (тоже уже довольно давно) я полагаю, что всякие вообще «срывы» Советской России были бы лишь во вред России. Нет такой силы, которая могла бы прийти на смену теперешнему режиму, разломав все сделанное им, и которая вместе с тем могла бы сама что-то осуществить и что-то хорошее создать. Спасение России и остальных народов в естественной эволюции к новым формам социальной жизни, требуемой и сознанием приобретших небывалую политическую силу трудящихся масс, и событиями последних лет. Если эта эволюция не сумеет осуществиться, то взамен нее придет мировая революция. Бороться с этими эволюцией или революцией по рецептам Керенского, или Милюкова, или Струве – значит в лучшем случае играть невольно им же в руку («но какой ценой!»), а в худшем играть в руку самой дьявольской анархии»[145]. В свою очередь питерский сменовеховец И. Г. Лежнев подчеркивал: «Вопрос взят в такой общей постановке, поднят на такую высоту, что здесь нейтрализуются частности и оттенки разномыслия. В этих пределах мыслим единственный водораздел: с революцией, с трудовыми массами, за раскрепощение страны или против революции, против ее раскрепощающего огненного дыхания»[146].
Однако в суждениях сменовеховцев подобная позиция не означает, что нужно безоговорочно принять большевистскую программу. «Дума и тоска по «новой» России – у всех нас непрестанна. Или России не будет, или она пройдет новыми путями. Это стало почти всем ясно. Старая Россия рухнула не от напора новой молодой жизни, а от банкротства старого строя, от изгнивших основ и связей его; поэтому и революция наша не была здоровым и естественным переворотом растущего общества. Со дна, из самой глубины народной, поднялись грязь, муть и нечисть: в зверстве, во лжи, в нелепице и в невежестве свершилась наша печальная революция. Она не указала народу новых путей, как не искала этих путей и в старой России. Спасенья нет ни здесь, ни там. Какие-то иные дороги должны быть найдены для нашей политической, общественной, экономической, религиозной и художественной жизни. Мы жаждем обновления жизни, отрекаемся от старого мира и взываем к жизни иной, здоровой и чистой»[147].
Сказать подобное, находясь в белой эмиграции, было достаточно трудно. Большинство политических лидеров и рядовых россиян из числа эмигрантов думали и рассуждали совершенно иначе. Например, М. П. Арцыбашев заявлял: «И если Россия не может быть спасена иным путем, как через примирение с большевиками, то и не заслуживает она спасения, пусть гибнет этот духовно растленный народ и да будет это место пусто!»[148] Многие в эмиграции оставались приверженцами идеи «нового весеннего похода» – шла подготовка остатков белых армий при помощи Запада, создавались новые воинские формирования, проводилась военная подготовка и переподготовка эмигрантов, на территорию Совдепии засылалась агентура для подрывной и разведывательной деятельности. А сменовеховцы очень скептически оценивали вероятность успеха подобного «нового похода» против большевиков, видя вероятность гибели в нем основ российской государственности. Их патриотические устремления были направлены на недопущение новой военной авантюры и на выработку общественно-политической и социально-экономической альтернативы для России.
В это время политический и экономический кризис весны 1921 г. побудил большевистское руководство по-новому поставить вопрос о путях и методах «социалистического строительства». Главным достижением теоретических разработок руководства большевистской партии явилась новая постановка вопроса о роли товарно-денежных отношений, об использовании внегосударственных форм собственности в хозяйственном строительстве, а также о разнообразии форм реализации самой государственной собственности. В экономическом мышлении был сделан шаг вперед, позволивший понять многие просчеты в первоначальных планах реорганизации общества через практику «военного коммунизма» и подойти к использованию новых источников в восстановлении разрушенного Гражданской войной хозяйства страны.