"Бирюзовая маленькая ящерица - не больше моей ладони - смотрела, как я подхожу, и пугливо прижималась к шероховатой известняковой плите. Я присел на корточки - она не убегала, а только часто-часто дышала, раздувая светлое горлышко". Это напомнило ему игры детей на Кэл-Алар, он решил, что нашел, что искал, и отправился с томиком на кухню. Кресло оказалось удобным, свет - мягким, в меру ярким.
Димитри снова открыл книгу - и история, которой никогда не было, начала разворачиваться перед ним так явно, как будто эти люди жили с ним рядом. На двадцать четвертой странице из ста пятидесяти ему впервые показалось, что он уже знает, о чем эта книга. И это было нечто важное о том мире, в котором он сидел у настоящего окна в чудом уцелевшем реальном доме и читал историю, не случившуюся никогда, рассказывающую ему о вечном и важном.
"Мы взяли на себя право решать за другого человека, как ему жить. Мы не имели этого права. Мы ошиблись, и..." Разбор заслуг героев был прекрасен своей точностью и краткостью, но Димитри едва уделил ему внимание: гораздо интереснее было, как эти люди будут выпутываться из последствий ошибки, тем более что он сам совершил похожую. Всего через пять страниц в истории появилась вторая ошибка, гораздо более масштабная, как выяснилось еще через три страницы, важная для всей истории и открывавшая ему еще одну грань жизни этих людей. И не только для уроженцев края оно было важно: и для него самого, и для всех саалан, магов и смертных - это была тема взаимоотношений людей со смертью. И это было остро и азартно. Текст состоял из плотно переплетенных намеков и неожиданных признаний, которые хотелось вынуть из истории и унести с собой. Хотя бы на память. Упоминание о том самом леопарде из названия впервые нашлось на семидесятой странице книги - в еще одном рассуждении об отношениях человека со своей смертью. Еще страницы через три ему захотелось бить этой книгой по лицу кое-кого из магов Академии, и это желание было родом из его ранней юности. Он удивился самому себе, на время отложил книгу, взглянул за окно. За окном висела сладкая белая долька растущей местной луны, одинокая и недосягаемая, качались ветки с раскрывающимися бутонами, подмигивали крупные яркие звезды. До рассвета оставалось совсем немного времени. Половина книги была уже позади.
Вернувшись к чтению, еще через страницу Димитри снова опустил книгу, зажав пальцем фразу. Потом посмотрел на фразу снова и понял, что без остального диалога она, пожалуй, ничего не значит, а диалог ничего не значит без всего текста. Улыбнулся, мысленно высказал уважение автору и перевернул страницу. Еще десяток или два страниц он читал, не отрываясь, историю о самой безумной и самой драгоценной в мире игре, игре в жизнь на сцене жизни - и о самом суровом зрителе и критике, смерти, которая сидит в зале в одиночестве и наблюдает за актерами, пока не придет назначенное ею время погасить на сцене свет.