- Я не понял, Инна Владимировна. Не понял, но запомнил.
- Граф, запомните еще два слова: кодекс Наполеона. И не поленитесь его прочесть.
- Наполеон? Тот самый, который проиграл военную кампанию в России?
- Именно этот, да.
Дейвин спрятал подальше глубокие сомнения в том, что правитель, бездарно проигравший войну и пустивший чужие войска на свои земли, мог написать что-то хорошее, и ответил:
- Хорошо, спасибо, я запомнил и прочту. Но что же диктатура?
- Это форма власти, отличающаяся от прочих по четырем признакам, - Инна Ревская ненадолго задумалась. - Хотя для вас, наверное, по пяти.
- Для меня? Лично для меня? - уточнил граф.
- Нет, для любого сааланца, у вас же, насколько я поняла рассказы сына, общество сословное.
- Да, правильно, в Аль Ас Саалан общество состоит из трех сословий.
- Ну так вот, диктатура возможно только в обществах, в которых сословия уже упразднены.
Дейвин зажмурился, встряхнул головой, собрался и храбро обратил взгляд на собеседницу.
- Это форма правления для несословных обществ, я понял. Слушаю дальше, Инна Владимировна.
- Начну с двух признаков от правых. Первый: диктатура начинается не ради денег, хотя от них редко кто отказывается. У любой диктатуры есть две движущие силы: осознание правящей группой, хунтой, ее тотальной нелегитимности и страх разоблачения. Вторым признаком диктатуры будет то, что правящая группа предпримет заведомо преступные действия по легитимизации своего положения и втянет в них максимальное число рядовых участников, которые разделят ответственность за преступления, но не получат благ.
Дейвин вдруг заметил, что оба его локтя стоят на столе и он держится пальцами за виски. Но все равно кивнул, предлагая Инне Ревской продолжить объяснение. Она кивнула в ответ и продолжила говорить:
- Теперь два признака от левых. Левые первым признаком диктатуры называют массовые репрессии. Пришедший к власти диктатор и его подручные и подчиненные убивают всех, кого не удается оболванить. А вторым они называют специфические социальные изменения в общественном поведении. Население, не ушедшее в оппозицию к диктатуре сразу, поддерживает репрессии, разделяя позицию хунты и не понимая перспектив. Эти изменения можно заметить по обеднению словаря, формирующейся беспомощности, социальной апатии и деградации вплоть до потери чувства времени и других важных бытовых деталей.
- Кажется, понимаю, - сказал Дейвин, чувствуя воодушевление, граничащее с радостью, и опустил руки на стол.
- Вот как? - Ревская приподняла брови. - Не поделитесь?
- Мне кажется, Инна Владимировна, что те, кто присоединяется к диктатуре, теряют самостоятельность, а за ней и человеческое достоинство. А те, кто сопротивляется, теряют надежду видеть достойных людей рядом.
Ревская усмехнулась:
- Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
- Спасибо, - Дейвин наклонил голову, - я читал Бродского и польщен. Таким образом, администрация империи Аль Ас Саалан в Озерном крае... диктатурой не является?
- По признакам от правых - нет, - подтвердила Инна Владимировна. - А по признакам левых - увы.
- Я что-то должен за консультацию? - спросил граф.
- Заплатите за мой кофе, и мы в расчете, - Ревская пожала плечами и поднялась.
Дейвин не особенно утруждал себя маскировкой, просто вышел из кафе, дошел до водоската и поставил себе портал. Через час он был уже в резиденции наместника и ждал в приемной, когда Димитри освободится.
- Мой князь, - сказал он, едва войдя в кабинет, - а ведь Полина была права. Легализация ее торговли сейчас становится вопросом твоей и ее репутации. Несмотря на то, что это решение неизбежно влечет за собой огромный скандал.
Седьмого декабря мы очередной раз встретились с ребятами, выжившими, миновав бойню в Заходском, и чудом уцелевшими после зачистки двадцать третьего года. На этот раз на системе подвалов и канализационных коллекторов в Веселом поселке. Дейвин, глядя на схему, предоставленную городскими службами, только что матом не крыл неповинных ни в чем проектировщиков, которые в семидесятом году никак не могли предвидеть в этих коммуникациях ничего крупнее крысы. В восьмидесятых, со слов Полины, там завелись беспризорники, а в две тысячи двадцать седьмом пришла и фауна. Задолбанные маги строили системы освещения, способные работать непрерывно до недели, а нам оставалось только надеяться, что этого хватит и фауна не придет сюда еще раз. Гранатами и боевыми заклинаниями в системе коммуникаций пользоваться было запрещено, да и выстрелы не приветствовались. Охотникам выдали огнеметы, а Сопротивление работало напалмом. Естественно, самодельным, липким и жирным. Поэтому их отправили на пустыри за Коллонтай, где начатая и незаконченная стройка опять проросла крысиными ходами беспризорников, половина которых наверняка была уже частью фауны или стала ее едой. Шутки шутками, но это только в зеркале я вижу, как любой маг, девчонку еле двадцати лет. А так-то у нас с Полиной пять лет разницы, а с Мариной Викторовной Лейшиной мы вообще погодки. И я помню, что на этих пустырях было в девяностых, до того, как я наступила в родник, оказавшийся криво свернутым порталом, и угодила в Созвездие. Тогда на этих самых пустырях беспризорные дети обустраивали землянки, соединяли их ходами между собой и маскировали выходы из этих муравейников в подвалы и канализационные шахты. Милиция, потом ставшая полицией, их ловила - не особо, впрочем, старательно - и потом отпускала снова, потому что дома у них было еще хуже, чем в этом помоечном подземном королевстве.