Засахарены инеем деревья.
Мы все – истории отребья.
Стоим у времени реки.
Всё проходящие заботы,
Пустяшней утра воробья.
Ему неведомы субботы,
Ему – махнуть крылом… А я?
А мне? А мной?! Вся жизнь – вопросы.
Как выбор меж пшеном и просом,
Он восхитителен и прост,
Ответ, рождающий вопрос…
Седьмому небу вопреки!
И в прорубь той большой реки
Свой мятый, нежный и бумажный
Когда, куда, зачем – неважно!
Мы от себя толкаем нежно
Почти играя, безмятежно.
В надежде стать собою, быть.
Дойти и всё потом забыть.
Февраль
Осенней мышью дождь шуршит соломой.
Сугроб обрит.
И фетр пригорка
Уже изъеден молью солнечных лучей.
Устав от череды пустых ночей,
Рыдает льдинка мерно. Тихо. Горько.
Округа спит,
Смешавши явь и лень с души истомой.
Ещё февраль.
Недели календарь…
За и
против
Вчерашний снег. Вчерашняя гроза.
Природа слёз. Следы очарований.
Плиссе судеб. Разглажен лёд, а пламень,
Как горький камень. Тот, что против "за".
Простое и сложное
Простое бросает на сложное свет.
Выходит, что сложного не было, нет!
Зимний день
Ткань неба побита морозом, как молью.
Проплешины утренних звёзд сияют упруго.
Округа посыпана снега некрупною солью
И в поисках сна
чьи-то тени бредут друг за другом…
***
Мороз крахмалил простыни полян.
Так туго, густо, гулко, хрустко, пусто,
Едва вдыхаешь. Носом. Мелко. Узко.
И голова кружится, будто пьян.
Гравюра вечера и утра праздник – Солнце.
Мороз пробрал, что смог – прибрал к рукам.
Разгладил простынь рек, белив оконца,
Изрисовал и счастлив этим сам.
На каждый миг отмерено блаженство.
Всему – своё. Одеждами надежд
Мы заклеймим своё несовершенство.
Легко – кивком и взмахом сонных вежд.
Замаран звёздной пылью неба полог.
То повод прятаться улиткой в скорлупу,
А радость в том, что зимний день недолог,
Но в чём она, я тоже не пойму…
Притворство
Сугроб повержен, кольца снегопада
Всё плоше, уже. В такт шагрени ночи,
Предательски роняя слёзы в лужи,
Весне не рад, он ею озабочен.
Непрочен панцирь пыльной белой кожи,
И расцарапав в кровь босые пятки,
Синица воробья обидеть хочет,
Но не всерьёз, а в шутку, для порядка.
Следы следов и пёрышко пылинкой.
Тропинку шагом кто не потревожит?
Кисель тумана. Под его сурдинкой,
Любая крона стать короной может.
Вуалью облака
Вуалью облака прикрыв своё лицо,
Луна пытается смотреть на подлецов.
Не свысока, но с высоты нелепых истин,
С которых кровь, как краска с грязной кисти.
Олень
Олень-многожёнец бежал от семьи на прогулке.
Батуды полян дребезжали тихонько и гулко.
Рога, словно прутья,
сплетаясь с деревьями в ветках,
И снег с монпансье, весь в горошинах,
вмятинах, метках.
Так густо вздохнул и устал,
в своём бегстве недолгом
Он помнил о тех,
с кем был связан любовью и долгом
И выдох последний
был полон надеждой и смыслом,
А небо к нему повернулось и близко нависло.
И вдруг…"Поднимись…
Ты споткнулся, ушибся. Не больно?!"
Олень осмотрелся.
Охотник, с улыбкой довольной.
Провёл до копыта
шершавой, в мозолях, ладонью:
"Тут хлеба кусок, но прости, только…
с мелкою солью."
Батуты полян дребезжали тихонько и гулко,
Олень-многожёнец с семейством
опять на прогулке.
Мальчишка и дочь на виду, у весеннего леса,
Где дышит земля, оживая, как сдобное тесто.
Каждому – своё
Седое небо угрожает снегопадом.
И локтем ветра раздвигает леса куст,
Где ворон балансирует на ветке.
Он вниз роняет страхи, слёзы, метки…
Заслышав снизу градин злобный хруст,
Да грохот отдалённый водопада…
У каждого – своя окружность ада,
У ложа каждого свой собственный Прокруст
И невод каждый лишь прообраз сетки.
Следы
Снежинка – копия следов вороньей стаи,
Что на снегу оставила под вечер, улетая.
Такие ж линии, такие ж повороты…
Как в жизни, -
отвернулся, – где ты, кто ты?!..
Следы – не ты, они одни скрывают,
Того, кто через них переступает…
Да!!!
Поэтов часто ударяет тазом медным.
Не надо быть ни мудрым и не Бедным!
Разговор с сыном
Из облака – тумана потолок,
Как буд-то бы какой-то в этом толк…
Луна была мила, однако, с нами,
Когда брели, куда обычно, сами, -