— Я уже сказал, что нет. И не начинай снова про дочь Эйдана. Ты все время пытаешься доказать, что достойна носить его имя, но ты целитель. Вот и лечи тех, кому это надо. Битва — не твое дело.
— Но я обладаю…
— Твои навыки слишком слабы, и на этом мы закончим разговор.
— Но нам придется вернуться к нему снова. И знаешь, если ты так не хочешь лишать брата магии, то и не сдерживай ее. Иначе, когда она вырвется, убьет всех нас.
Мэдисон всегда была полна противоречий. Андриэля она любила, его же она и боялась. Она то просила дать ему свободу, то уничтожить его. В конце концов, она бы все равно не выдержала дольше в этом замке. Скорее всего, то, что она сама не могла понять, как относится к Андри, мучало ее. Рикас хотел ей помочь, но не мог. Он не мог никого заставить смотреть на Андриэля своими глазами, даже Мэдисон. А уж предать брата и изменить собственное отношение к нему…
Там есть место только для Андри.
Рикас усмехнулся и нащупал на столике открытую бутылку вина, сделал глоток прямо из горла. Мэдисон была не права — ее он тоже любил, просто не совсем так, как ей хотелось. Они были дружны с детства, выросли вместе, она помогала ему учиться сдерживать магию. Никто, кроме нее, никогда не видел, как плавилась кожа или обгорали волосы на теле Рикаса, когда он не мог удержать силу внутри. Она готовила целебные мази, смазывала его ожоги, поила настойками, снимающими боль. С самого детства наставником Рикаса был Эйдан. Только ради этого Рикас пошел в школу, только ради этого принял звание чародея. У него всегда были особые условия, и поэтому никто не знал, как далась ему его сила.
— В этот раз ты сжег на голове лишь половину волос, — рассмеялась Мэдисон, — ты делаешь успехи. Глядишь, скоро твоя идеальная прическа и вовсе не пострадает.
Им тогда было всего по двенадцать. Рикас никогда не думал, кому из них было тяжелее. Ему, получившему раны, или ей, смотрящей на них. У Мэдисон было доброе сердце, она тяжело воспринимала чужую боль или только его. Во всяком случае, Рикас не был уверен, что выжил бы, если бы не она. Ее шутки, улыбка, слова поддержки. Тот факт, что она у него была. Не боялась, не кривилась при виде его ожогов, не шепталась за его спиной. Ей единственной было плевать на его имя, а так же на его силу. Она видела в нем только Рикаса Вайта. На тот момент перепуганного мальчишку, неспособного справиться со своей силой.
— Если бы я только знал, что ты не вернешься. Я бы никогда тебя не отпустил, — прошептал Рикас.
Он надеялся, что Мэдисон это знала. Ведь она знала его, как никто другой. Просто вместе ужиться они не смогли бы.
— Ты слишком привязался к мальчишке! — Не притронувшись к кубку с вином, Элайджа пристально посмотрел на Джеймса.
— Ты пришел в мои покои, чтобы сказать, что я неправильно себя веду, — усмехнулся Джеймс и сел в кресло. — Лучше бы пил вино. Оно здесь превосходное. — Он сделал глоток.
— Вино и Андриэль — это единственное, что тебя волнует, — возмутился Элайджа. — Нам нужно решить, что делать дальше. Что с тобой происходит?
— Я пошел за тобой, не спрашивая, есть у тебя план или нет. Я всегда поддерживал тебя, но все эти интриги, что плетете вы с Рикасом — это не для меня. Я воин. И я пойду воевать за тебя, потому что больше у меня не осталось ничего. Я потерял семью, я видел, как умирают мои друзья из-за этой чертовой войны, которая не нужна никому. Я убивал. Знаешь, скольких я убил? Если вы с Рикасом знаете, как это прекратить, то просто скажи мне, что делать, а до этого — не мешай мне наслаждаться.
— Думаешь, безделье — это лучшее, что ты можешь? Ты способен на большее, — заявил Элайджа.
— Знаешь, почему на самом деле я пошел с тобой спасать неизвестного мне паренька? Знаешь, почему меня не так уж разозлило то, что он заставил тебя это сделать?
Джеймс не сводил взгляда с лица Элайджи, и тот понимал, что слишком давно не говорил с другом просто так. Не о политике, войне, потерях и раздражении, которое вызывает Грегор. Как давно он не спрашивал, что чувствует Джеймс на самом деле. Они ловко избегали этих тем, потому что оба потеряли на этой войне многое. У обоих, кроме дома, где не осталось ни одной живой души, не было ничего. Дома, который каждый раз, когда в него возвращаешься, напоминал о том, чего уже никогда не будет. В их домах была только пустота да портреты погибшей семьи.