– Ты молодец, голова у тебя золотая, – похвалил меня хмельной дядя Додик, который со мной за компанию употреблял коньячок. – Все ты замечаешь.
– Замечаю, – согласился я, – но ни хера не понимаю. Вот с какой целью он ее подкупил: чтобы очернить другого? или чтобы отмазаться самому? Да и Бабика я сегодня, похоже, обидел недоверием, – вздохнул я. – Жалко его, но пока не хватает против сортирщика доказательств, только слова Каракати о гигиеническом салоне.
– Сердце у тебя тоже золотое. Еще пива?
Я вежливо отказался и стал прощаться с гостеприимным дядей Додиком, оправдываясь, что завтра рано утром собираюсь сходить на море… Потом еще раз отказался и снова попрощался… Затем отказался и попрощался в третий раз… и, пятясь к выходу, наконец-таки, вышел за дверь.
На улице уже стемнело, город зажег огни, и я, расслабленной походкой, покачиваясь, побрел к себе домой.
Глава 12
Ощущение ранее пережитого, или, говоря иначе, дежа-вю, это когда ты стоишь в плавках на пустынном галечном пляже за один миг до прыжка в море с длинного пирса, а тебе кажется, что все это уже было. Но иногда бывает ложное дежа-вю, когда все это действительно было, а сейчас просто повторяется в мельчайших деталях, накладываясь на воспоминания, и в сознании возникает ощущение иллюзии. От этого не долго и рехнуться, но за последние три дня я получил хорошую дозу сюрра на «Сухогрузе», и поэтому легкое чувство нереальности реального меня совсем не беспокоило.
Было раннее утро середины недели. Нежаркое солнце ласково согревало тело, а свежий ветерок с моря трепал волосы. В небе безумствовали крикливые чайки, а на рейде и в грузовом порту то и дело натужно гудели крупнотоннажные танкеры, сухогрузы и контейнеровозы, как будто перекликаясь между собой и требуя от докеров: кто погрузки, кто разгрузки.
Я мог бы бесконечно долго наслаждаться морским пейзажем, но, чтобы не получилось как вчера, я поскорее скатал в рулон одежду, разбежался по пирсу и нырнул в набежавшую изумрудную волну. Вода казалась ледяной, но после нескольких энергичных гребков тело привыкло к новой температуре, и стало даже приятно от чувства покалывания на коже.
Между тем я все никак не мог в полной мере сосредоточиться на ощущениях – меня тревожила неопределенность на «Сухогрузе» и моя роль в этом деле. Всем было понятно, что я буксовал на месте, и это не добавляло бонусов к моей журналистской репутации. Однако чертовски не хотелось думать ни о чем тревожащем, рассекая гладь моря перед собой, и я плюнул на всех этих Бабосянов с Недоумченками и взял направление к восточному молу, где со стороны залива вода была прозрачной, и можно было вдоволь понырять.
Выйдя на берег спустя часа полтора, первым делом я проверил телефон. Пропущенных звонков не было, значит, в рыночном «паноптиконе» все было тихо и спокойно. В противном случае мне бы уже звонили, если не дядя Додик, то Бабик уж точно. Наскоро вытерев тело бумажными полотенцами, я облачился в свою обычную одежду: черные классические брюки, скроенные по южному фасону – шириной в Черное море, – зауженную темно-вишневую рубашку с белыми узорами из восточных огурцов и, сменившие уже две подметки, черные кожаные туфли с острыми носами. Голову как всегда увенчала всесезонная серенькая кепка.
Спешить мне было некуда. Походкой беззаботного курортника я покинул пока еще безлюдный городской пляж – чайки, что сидели на белоснежной балюстраде, на этот раз молча провожали меня черными бусинками глаз – и вышел на Приморский бульвар. Торговцы многочисленных сувенирных павильонов уже успели понять, что сезон окончен и с унылым видом скучали в полном одиночестве, окруженные пестротой и разнообразием товаров, в один миг ставших бесполезными. Под разноцветными тентами уличных открытых кафешек свободно прогуливались голуби да шныряли воробьишки, выискивая между пластиковыми стульями и столами оброненные ненасытными курортниками крошки. Невдалеке от автоматов с газированной водой я заприметил передвижной охлаждаемый прилавок с синей надписью: «Мороженое». Я позвенел монетами в кармане, оценивая по звуку, хватит ли на мой любимый щербет, и направился прямиком к мороженщице.
Пересчитывая на ладони мелочь, я нырнул под огромный синий зонт, стоящий на длинной ножке с пригрузом. Зонт был настолько велик, что под ним не только укрывалась от солнца продавщица с холодильным прилавком, но еще хватало места для холодильника с напитками и двух высоких столиков, рассчитанных минимум на четверых посетителей. Подняв глаза на мороженщицу, я поначалу растерялся, и было от чего – передо мной стояла, грозно уперев руки в покатые бока, толстая, неряшливая тетка в заляпанном разноцветными пятнами халате и в розовом фартучке, зажеванном под свисающим животом, а в ее светлых волосах запуталась белая форменная наколка – это была продавщица из детского кафе-мороженое «Буратино».