— Саня, ну скоро ты там? — Мишка смотрел в дверной глазок со стороны лестницы, его лицо смешно исказилось, он чем-то стал похож на героев фильмов с Чарли Чаплином, неудачников, которых Чарли бьет и пинает. Мне тоже захотелось пнуть Мишку. Если бы люди только знали, как нелепо они выглядят, если на них смотреть через дверной глазок!
— Давай быстрее — мы внизу подождём, — сказал через дверь Мишка, было слышно, как хлопнули двери лифта, и в подъезде воцарилась гулкая и тревожная тишина.
Всегда поражаюсь, как Мишка всё успевает. Уроки закончились часа полтора назад. Мне только-только хватило времени, чтобы дойти до дома, поесть, посмотреть телевизор. А у Мишки, я уверен, уже и готова химия на завтра, и сочинение написано, и пообедал он как следует — не то, что я — сосиски и чай с крекером. Конечно, немного расторопности мне — и я тоже буду всё успевать вовремя, и может даже учиться стану лучше, чем порадую родителей. Впрочем, отцу всё равно, он смотрит на это сквозь пальцы. А вот мама… За две тройки в полугодии мне опять не видать ни кроссовок, ни денег на кассеты. Ничего, у меня ещё осталась почти тысяча с лета, когда для нас с Мишкой его отец организовал работу на овощном складе. Терпеть не могу эту свёклу в сетках, и без сеток тоже. Хотя заработали мы тогда в этой грязищи за два месяца большие деньги.
На тумбочке громко отмерял секунды большой старый будильник. Половина седьмого. А дома нужно быть к десяти. В конце сентября всегда уже темнеет рано. Как будто и не было лета, белых ночей, когда почти не ощущаешь эту вроде бы и вполне очевидную границу между днём и вечером, вечером и ночью. Заведу-ка я будильник. А то опять остановится. Будильник давно не звонит и не будит никого по утрам. Что-то сломалось в нём, а чинить дороже, чем купить новый. Вот теперь он и стоит в прихожей и служит нам часами.
Закрываю дверь, нажимаю кнопку вызова лифта, спускаюсь вниз. И точно, как и обещали — ждут. На скамейке у парадной Мишка и ещё двое из нашего класса. Не знаю, зачем Мишка вечно таскает их с собой.
— Привет, чувак, — Мишка кивнул в сторону двух парней, — они пойдут с нами к Руслану. Пусть тоже учатся.
— Да нет проблем — ответил я, а сам, конечно, подумал совсем иначе. И хотел было сказать это, да зацепился рукавом кенгурухи за кусты. Все громко заржали. Ладно, чего уж тут возражать — тащим этих двух зануд с собой.
Мы прошли вдоль дома, свернули к школе, к школьному стадиону. И зачем нашей школе стадион, если на нём никто ни во что не играет? И даже физрук водит нас бегать, а зимой кататься на лыжах, на небольшой пустырь около озера. Стадион превратился мало-помалу в плацдарм для выгула собак, минное поле, по которому, не поскользнувшись, могли пройти только сами собачники. Пока мы шли, на середину поля вышла хромая толстая тётка с чёрной овчаркой на поводке. Овчарка покрутилась на одном месте, привычно выгнула хвост — и началось.
— Эй, старая дура, кто говно за твоей клячей убирать будет? — Мишка поднял с обочины пивную бутылку, замахнулся и бросил в сторону собаки. Бутылка, конечно, не долетела, шлёпнулась на гравий и разлетелась на куски.
— Ты, мразь, я тебе сейчас такую дуру покажу! — заорала тётка так, что по двору прокатилось гулкое эхо. Я почувствовал, что это эхо прозвучало громче обычного. Мелькнула даже мысль, что такого раскатистого эха в городских кварталах не бывает вообще.
В самом углу двора, на детской площадке у мусорных бачков случилось оживление. Бритый высоченный парень поднялся со скамейки, отставил бутылку пива. Четверо сидящих на соседней скамейке тоже перестали тянуть пиво — и замерли в ожидании, держа бутылки перед собой.
— Олежка, не вмешивайся, я сама разберусь с этими, — крикнула тётка этому бритому, когда он уже сделал несколько шагов вперёд, направляясь к нам. Два парня, которых Мишка позвал с нами идти к Руслану, попятились назад и побежали что есть силы обратно мимо стадиона за соседний длинный панельный дом.
— Идиоты, — вырвалось у меня. Среди сидящей на скамейке четвёрки послышался смех, потом донеслась громкая отрыжка. Бритый сунул руку под потёртую джинсовую куртку и достал кусок металлической арматуры. Мы с Мишкой ускорили шаг, насколько это было позволительно в этой ситуации — не хотелось бы, чтобы это выглядело так, как будто мы струсили и уносим свои жалкие шкуры.
Четвёрка на скамейке встала — только один сразу присел, приложился к бутылке, очевидно, не желая из-за таких, как мы, терять заветные глотки «девятки».
— Скины, тикай, — сказал мне Мишка, — и мы побежали. Сзади был слышен топот, они не переговаривались между собой, они просто бежали за нами. Школьный стадион, тропинка, дальше за угол, мимо ларька. Прохожие недоумённо смотрели на нас. Чтобы не сбить какую-то старушенцию, пришлось сделать шаг влево с дорожки на траву. В этот момент я почувствовал, насколько неудобно мне бежать. Кроссовки тянули куда-то вниз, словно кандалы, что-то ужасно сдавливало и терло пальцы, ноги как-то странно чувствовали себя в широких штанах, как будто ног совсем не было — и в их отсутствии я пытался куда-то ползти. Но мы бежали. Вот ещё двор, здесь направо, мимо разбитой и брошенной машины. Позади слышался всё тот же мерный топот — они были метрах в двадцати от нас. Выпитое пиво нисколько не мешало им бежать. Тот, что был с куском арматуры, бежал чуть позади. Только сейчас я заметил, что гнались за нами всего трое, а не пятеро, как сначала казалось. Вот и тротуар, проспект. Мы мчались прямо под машины, визжали тормоза, нам сигналили — а мы всё равно бежали. Секунд через пять-семь позади снова послышался визг тормозов — они от нас не отставали.