- Ты же знаешь, что я ненавижу, когда лошади гадят.
- В этом весь смысл. – Тин бросил на меня ледяной взгляд. – Сегодня в мой кабинет ворвалась дочь молельщика, несущая сущую ересь про какое-то скольжение в Абрис. Хвала Светлым духам, ты не пересекла границу, иначе даже я не смог бы тебя вытащить. Тем кретинам светит по пятнадцать лет каторги. Если – заметь, я сказал «если» - они оттуда выйдут, то забудут, как пишутся….
Наши глаза встретились, и он оборвался на полуслове. В карете возникла опасная тишина. Тин, умевший читать в моем лице, как в раскрытой книге, понял, что я была там.
Он невесело усмехнулся:
- И как, Лерой? Тебе понравился Абрис?
Моему лучшему другу было тринадцать, когда его похитили абрисцы и потребовали крупный выкуп. Валентин вернулся домой через три дня, и он никогда не рассказывал о том, что именно происходило в плену, но его спину покрывали выжженные шрамы от темных рун, и он бесился даже при простом упоминании параллельного мира. Пару лет назад вдруг заговорили о мирном договоре и открытии границ, и он едва не лопнул от злости.
- В Абрисе красивые звезды, - отводя взгляд, соврала я, как будто действительно успела рассмотреть ночное небо.
- Конечно, звезды – это важно, - с издевательской интонацией вымолвил Тин. – Кто помог тебе выбраться обратно?
- Кое-кто, - уклончиво отозвалась я. – Оказалось, то абрисцы – очень гостеприимный народ. По крайней мере, могут быть, когда хотят.
- Ты, правда, так считаешь? – В зеленых глазах сверкнул злой огонек.
Мне хотелось задеть его, и сейчас, когда я добилась цели, почему же на душе стало еще паршивее, чем после злополучной помолвки? Не желая спорить дальше, я отвернулась и всю дорогу до квартала Каменных Горгулий мы провели в натужном молчании.
Карета остановилась напротив узкого переулка, ведущего к нашему с отцом дому. Сухо попрощавшись, я выбралась наружу, но не успела добраться до калитки во двор, как Валентин схватил меня за локоть и резко развернул. На его обычно надменном, непроницаемом лице проявилась едва сдерживаемый гнев.
- Ты ведь из-за меня решила участвовать в игре?
Я выразительно посмотрела на его руку, где на внешней стороне кисти мерцала руна обручения, однако Тин даже не подумал разжать пальцы.
- Из-за меня?! – повторил он, тряхнув меня. – Ты бы никогда даже не приблизилась к месту сборов, потому что знаешь, как я отношусь ко всему, что связано с тем проклятым миром.
Он ловко загонял меня в угол.
- Ради Светлых духов, причем здесь ты? – Я вырвалась из его рук, почти уверенная, что от его железной хватки на коже останутся синяки. – Ты удивишься, Тин, но в моей жизни не все вращается вокруг тебя. Я приехала в мануфактуру из любопытства, а в игру попала, потому что кто-то бросил мое имя в мешок для жребия. Надо было отказаться, но не хотелось выглядеть папенькиной дочкой в глазах однокурсников. Доволен?
- Не ври, тихоня Лерой. Ты никогда не совершаешь глупостей…
- Да неужели?
Мы буравили друг друга злыми взглядами.
- Валерия, тебя выпустили? – раздался за спиной изумленный голос отца.
Не веря собственным ушам, я оглянулась. Одетый в пиджак с золотой нашивкой за заслуги перед Теветом папа стоял возле калитки.
- Твоя подруга оставила послание, - пояснил он.
Было страшно представить, как папа всполошился, прочитав новость о моем заключении.
Первым отмер Тин.
- С возвращением, профессор Уваров.
Когда мы были детьми, лучший друг называл отца дядей. Теперь они придерживались официального обращения.
- Я думала, что ты вернешься только на следующей седмице. – Я поцеловала папу в небритую щеку.
- Вышло освободиться пораньше. – Он растеряно поправил круглые лекторские очки. – Как вижу, вы справились и без моей помощи, молодой человек?
- Извините, - для чего-то попросил прощения Тин.
- Что ж… - Отец растеряно оглянулся в сторону дома. – Похоже, мы теперь можем варить пшенную кашу . Заходите.
- Мне пора, - мгновенно отказался Валентин.
- Ну, хорошо. – Он поправил очки. – Валентин, передайте родителям, что я загляну на днях.
Прощались скомкано и неловко, а когда мы вошли в дом, то посреди кухни обнаружился криво стоящий дорожный сундук с откинутой крышкой. На кухонном столе были свалены какие-то свитки и тубусы. Верно, папа собирался в страшной спешке.
Не произнося, ни слова он направился к себе комнату. Во всем мне чудился немой укор: и в разбросанных вещах, тонко намекавших, в какой панике только переступивший порог родитель собирался в участок, и в гробовом молчании, и в ссутуленных плечах отца. После смерти мамы он всегда поступал подобным образом – замолкал.