Йен двигается медленно, с ленцой, ему видимо сказали, что просьба личная, а не служебная, он и не торопится.
— На кладбище, — отвечаешь ты. — Это срочно!
— А вы умеете мотивировать! — Йен распахивает дверцу в кабину: — Садитесь! Я мигом!
Через минуту он уже запрыгивает в кресло пилота и гладит вишневый пластик внутренней отделки, как любимую женщину.
— Я мечтал об этой девочке целый год, по ней же не будут стрелять? Она взрывоопасна!
— В гарантию входит воскрешение людей, но не машин. А теперь лети и не болтай, и не связывайся с диспетчером! Сеть отслеживает наше перемещение?
— В автоматическом режиме, — отвечает Йен и косится на тебя, запуская двигатель. — Хотите, могу отключить?
— Хочу.
Йен щелкает тумблером и на панели гаснет несколько огоньков.
Флаер отрывается от магнитной платформы, вас немного трясет, а потом аккуратно входит в поворот. Кладбище и Сад трех сестер расположен на окраине, вокруг исторического мемориала и места последнего упокоения город рассеивается, как туман. Двойной петлей закручивается высокая стена, внутри которой лежит сад. На сад он не похож, там нет земли, нет ли одного дерева или травинки, нет даже их имитации. Сад Трех Сестер — это воплощение человеческой скорби по тем, кто так и не коснулся твердой земли, не увидел чужого неба над головой, тех, чьи души и тела принадлежат космосу. Сад так же черен, холоден и пуст. Его украшают столбики-маяки, и каждый из них обозначает место на карте вселенной. С высоты это выглядит изумительно красиво. И так же недосягаемо, как звездное небо, которое никогда не видно из-за плотного, глубокого слоя воздушного океана.
Флаер гудит и снижается над плоскими крышами усыпальниц и остроконечными, вычурными склепами, времен звездной колонии. Гаргульи, львы и другая мифическая живность охраняет порталы и лестницы, ведущие в подземелья. Освещения на кладбище нет, только механические светлячки, их будто рассыпали по всей территории, как хлебные крошки.
— Пацан наверное уже запаниковал! — говорит Йен. — Мы выбились из графика, Анна сказала на кладбище надо быть в четыре!
Ты смотришь на мальчишку долго и непонимающе. Медленно, очень медленно в голове начинает складываться мозаика.
— Плохо будет, есть склад накроют! — говорит Йен.
У тебя непроизвольно вырывается вопрос:
— Склад чего?
Лицо Йена бледнеет от ужаса, а рука тянется под кресло.
— Каролин Леер? Документы у вас есть?
— Ты работаешь с Анной Индирой Ксарави?
— Я работаю на нее. Она сказала, что вы будете в курсе! Вы должны забрать мальчишку!
— Все правильно, не дергайся, ты не ошибся, — успокаиваешь ты Йена, тот начинает дышать ровнее.
— Контрабанда? — спрашиваешь ты.
— Да так, возим всякое, — уже осторожнее отвечает Йен и косится на тебя. — Я сяду на крышу усыпальницы, много раз уже так делал, не беспокойтесь, там есть лестница. Все продумано.
Ты молчишь и думаешь. Флаер опускается все ниже и ниже, по краям крыши горят столбики, как маяки, машина аккуратно садится на ровную площадку крыши. Йен отстегивается и некоторое время вы сидите в кабине, пока винты полностью не замолкают.
Пришло время играть не по правилам и ты незаметно от Йена создаешь йондаль истины. Что-нибудь да сорвется с языка. Йен поправляет очки, открывает дверь и спрыгивает на гладкую поверхность отполированного сребрума. Ты тоже выпрыгиваешь на крышу. Воздух над усыпальницей холоден и сух. Солнце уже скрылось за пеленой воздушного океана. Здесь, на самом краю города, высотки не закрывают горизонт и ты видишь, как воздушные волны бьются о купол приливной волной, и как ярко они подсвечены изнутри белым.
Вы обходите машину и встречаетесь по середине, под хвостом у жука.
Мальчик стучит пяткой по крыше и ты слышишь эхо. Внутри пустота. Под ногами у вас квадрат люка. Идеально ровный.
— Открывайте, я после вас, — говорит Йен.
Только сейчас ты замечаешь метатель у него в руке. Мальчик выглядит напряженным, если ты та, за кого себя выдаешь, так он думает, ты должна знать как открывается люк, а иначе рискуешь получить зерно из метателя в глаз. Ты уверена — он не дрогнет и выстрелит.
Если бы ты создавала печать-замок, то какой? Чем бы он открывался? Долго думать нельзя, Йен начинает нервничать и рука сильнее сжимает рукоять.
Твоя королевская печать? Нет, ты знала, что к этому моменту ее уже не будет, но что остается неизменным? Неизменным, даже когда ты меняешь оболочку? Даже когда Творец не видит тебя, что работает? (Не)периодическая таблица! Печать на груди Лавии Амирас! Ты вспоминаешь узор и рисуешь его в воздухе. Слои над люком отвечают тебе. Йен, уже зная, успевает зажать уши руками. Ты слышишь острый, сверлящий звук, он делает тебе больно. Плита под ногами вздрагивает, ты успеваешь отскочить и она опускается вниз, образуя ступеньку лестницы.
— Добро пожаловать! — говорит Йен, убирает метатель за пояс, и первым спрыгивает в темноту. Хорошо что ты в джинсах и кроссовках. Ты прыгаешь следом. Как только открылся люк, заработали вытяжки и фильтры, но воздух здесь все еще адарский, царапающий, как наждачка. Йен видимо привык и не обращает внимания. Он находит терминал и включает свет. Ты видишь, как вглубь убегает узкий коридор, по бокам от которого четыре двери. Двери открыты настежь. Все внутри вырезано из цельного сребрума и ты не помнишь, кто и как его сюда доставил в таких количествах. Йен растерянно осматривается. Что бы тут не хранили раньше, сейчас склад был пуст. Анна подготовилась.
— Йен, что именно сказала тебе Анна? — спрашиваешь ты, опасливо поглядывая туда, где располагается основная камера усыпальницы. Оттуда не доносится ни звука. — И когда она тебе это сказала?
Мальчик снимает очки и протягивает их тебе.
— Сказала отдать их вам, когда окажемся внутри усыпальницы. Это было в больнице, в Сарджент, перед тем, как ее взорвали. Интересно, как она узнала, что умрет? Она обычно всегда была права, так что я не спорил.
— Вы давно знакомы?
— Ну, лет пять, она меня в клубе подцепила, я приторговывал всякими амулетами, сказала, плохо закончу и предложила работу. Она, конечно, на мелочи не разменивалась, возила в штаты только эксклюзивный и дорогой товар. Это она устроила меня в полицию работать, очки эти тоже она мне привезла из Адара, когда я захотел лицензию пилота получить. У меня с детства проблемы со зрением. Я в этих очках год проходил и зрение полностью восстановилось, потом я стекла заменил на обычные и на удачу оставил! Ты очки то брать будешь? Она еще сказала, я вот сейчас вспомнил, ты есть то, что о себе помнишь. Уф, чуть не забыл ведь! Это важно?
— Надо рао амен суу — ты есть то, что о себе помнишь, — эхом повторяешь ты и берешь очки из рук Йена, ты уже знаешь, что они такое. Это инсайт. Запись того, что ты не захотела помнить, то, что выкрала у самой себя, истина, скрытая за дешевыми каисовыми стёклами.
— Это из истории судебного прецедента, — говоришь ты. — На заре первой волны, в городе Таока, где правил царь Мессат. Орфист Тегон убил своего соперника, который обошёл его на музыкальных Играх, Янума Фессу, а потом пошел в храм и напился зелья, предназначенного для служителей, с его помощью они входили в транс и слышали голос Оракула, а после забывали об этом. Там его и нашли стражи закона, растерянного и потерявшего память. Он клялся, именем Матери, что не совершал чудовищного преступления, в котором его обвиняют и просил суда Оракула. И Оракул его оправдал. Ответ был лаконичен: ты есть то, что о себе помнишь. Так виновный стал невиновным, потому что забыл свое преступление.
— Так мы сейчас живём по закону древнего Оракула? — спрашивает Йен. — Смешно! — И тут вдруг срабатывает твоя печать истины и Йен, понизив голос до шепота, спрашивает: — А это правда, что кауры — черви?
Этот вопрос видимо давно не дает ему покоя. Ты очень стараешься не засмеяться.
— Они скорее грибница, — отвечаешь ты и прислушиваешься, все еще слишком тихо.