— Вань! Тебе кто-нибудь говорил, что ты словно не отсюда? Ведешь себя как будто принц в изгнании. Ай! Перестань!
— У тебя за ухом родинка …
В прошлой жизни я заскучал. Карьерного потолка достиг. Денег заработал. Детей вырастил. Этот неожиданный кульбит мироздания мне нравился все больше и больше. Одного того, что я целовался в Париже с фантастической красавицей было достаточно. Но еще была куча возможностей. Кое что, исходя из послезнания, будет просто глупо не отыграть по полной.
Мы шли по дорожкам Булонского Леса, и Наташа мне рассказывала, что модный магазин, где она работает, это не просто так. Эльза Скиапарелли — это почти тоже, что Коко Шанель, только круче. И ей страшно интересно во всем этом участвовать. Я посмеивался над феминизмом её хозяйки, и рекомендовал посоветовать ей открыть уже модный дом.
— Кольцов! Ну какой мужчина в курсе женской моды? Откуда ты это все знаешь?
— У меня в «Катрин» хозяин извращенец. Сама понимаешь…
— Ты, Ваня, что-то скрываешь!
— Даже не надейся! Мне категорически не нравятся мужчины! И очень нравится одна княжна. И ваще, Наташ, я готовился. И знаю что твой магазин на Рю де ла Пэ. А твоя мама — видная благотворительница. И, кстати, Бразилия — очень даже ничего. Все в белых штанах. Познакомишь с послом?
По аллеям парка гуляли обаятельные старушки с симпатичными собачками. Миловидные гувернантки выгуливали малышей. Благообразные старички читали газеты на скамейках. Солнце грело по-весеннему, и на деревьях уже можно было увидеть робкие листочки. Я держал за руку удивительную девушку…
Возле своего дома Наташа обняла меня и мы сладко поцеловались. Когда она отстранилась, я протянул руку ей за спину и вытащил оттуда букет из ста одной белой розы. Два гавроша с рю Ордан были мной мобилизованы. Один следил за нашими перемещениями. Второй, увидев сигнал что мы направляемся к дому, ринулся в цветочный неподалеку, и принес ранее заказанный букет. Что я, дурак, гулять с девушкой у которой в руках розы? А вдруг букетом по лицу?
— Наташ, я из мелкопоместных. В теории знаю, что нужно дарить одну розу. Но бороться с собой не могу.
Она еще раз меня поцеловала и засмеялась.
— Зато я вижу, что ты русский.
Открывший дверь консьерж слегка обалдел. Мы попрощались.
Это да. Представить себе француза, подарившего сто роз — нереально. С русской точки зрения французы нечеловечески жадные.
Я закурил и пошел к Елисейским полям.
Дом, в котором я живу — обычный парижский дом. Один подъезд, пять этажей и мансарда. На втором-третьем этажах по две квартиры. На четвертом-пятом, по четыре клетушки на этаж. И две мансардные комнаты. Одну снимаю я. Вторую занимал художник, обрусевший болгарин Михайла Тончев. Но с пару месяцев назад съехал.
Я договорился с консьержкой, что опустевшую мансардную комнату на неделю снимет мой кузен. И заселил туда Мейделя. Чувствует он себя лучше, но ходить ему еще не стоит. Поэтому я ангажировал в публичном доме девочек, Жюли и Катрин. Они ухаживают по очереди за раненым и носят ему куриный бульон из кафе Августа. При общении Яков Карлович оказался нормальным парнем. С легкой прибалтийской занудностью, но девочки считают её признаком аристократизма. Узнав, что у них на попечении настоящий барон, они принялись его обольщать. Он отбивался. А у меня была возможность не сидеть у постели раненого героя, а заниматься своими делами.
— Кольцов! Ваша манера вести дела меня изумляет! — приветствовал меня Мейдель. Рядом сидела Катрин, и, кажется, кормила его с ложечки.
— А что вас удивляет, барон?
— Ну почему не нанять нормальную сиделку?
— И что вам не нравится? Катрин, судя по всему, от вас без ума.
— Прекратите! Мне неудобно перед милыми барышнями. Пусть они и падшие женщины.
— Вы уж определитесь, милые или падшие. И вообще, мы договорились, что будем соблюдать максимальное инкогнито. Обратится к медикам — громко объявить, где вас искать.
— Ну, теперь-то нас врасплох не застанут! Мы вооружены, в конце концов.
— И что, устроите перестрелку?
— А что вы предлагаете?
— Приходите в себя. Там посмотрим. Можно съездить к этим вашим компаньонам. Вы их хорошо знаете?
— Ну, вступить паем мне предложил Сергей Иванович Геттинген. Он служил по интендантству, и давно мне знаком. В товариществе он, кажется, в руководстве.
— Боюсь, вы плохо знаете этого господина. Яков Карлович, приходите в себя. А там, я думаю разберемся. Я пойду работать. Очень вас прошу, не уходите никуда.