— Право, вы мне льстите. И чем же обязан?
— Сейчас складывается интересная политическая ситуация. В Берлине, откуда я приехал, канцлер настроен пересмотреть версальские договоренности. А после этого приступить к решению Русского вопроса. У тех, кто покинул Родину, появится шанс поквитаться с большевиками.
— И что требуется от меня?
— Я сейчас направляюсь в Мадрид. Там предстоят серьезные дела. Не хотите ко мне присоединиться? Работа инструктора, по специальности. Я как раз подбираю людей. Чтобы в нужный час испанская армия была готова.
— А при чем здесь русский вопрос?
— Мы должны продемонстрировать германскому канцлеру нашу полезность. Чтобы при вторжении в Россию, учитывались наши интересы. Я слышал, вы некоторое время жили в Сеуте? У вас, наверное, много знакомых среди тамошних офицеров?
Хе. Вот оно что! В Сеуте сейчас сидит Франко. Через пару лет он поднимет мятеж. «Над всей Испанией безоблачное небо!» — сигнал к началу мятежа. И в Испании начнется Гражданская Война. А представитель непримиримого белого офицерства зовет меня в этом поучаствовать. Чтоб потом с немцами прийти в Россию. И как загодя готовятся-то!
Самого Франко Иван видел лишь издали. А вот с его офицерами выпивал, бывало. Пока оказии в Марсель не случилось. Да ну вас нахер, господин полковник!
— Вы знаете, Николай Сергеевич, я красным уже проиграл. В двадцатом. И возвращаться к этому вопросу не собираюсь. Да и в Сеуте я лежал в госпитале. А вылечившись, сразу отплыл в Европу. Толком ни с кем и не общался.
— Не боитесь остаться ни с чем, когда немцы установят в России порядок?
— Гм. Я не верю в победу немцев. Куда им.
— Вы думаете что красные одолеют немецкую армию??
— При чем здесь армия? Я листал книжонки господина Гитлера. Немцы придут туда уничтожать страну. А страна немцам никогда не проиграет. Там и красные перекрасятся, и мужики поднимутся. Нас — просто повесят. А немцам худо придется. Жалко Германию — симпатичная страна. В это ввязываться — безрассудство.
— И что, вы так и будете петь песенки пьяным американцам в кабаках? — эка его разобрало.
— Ну а почему нет? Честные деньги.
Карташев махнул Савве. Тот подошел.
— Мы пойдем, Иван Никитич. Пока будем допивать, спойте нам. Что-нибудь душевное. — И, гадко улыбаясь, сунул мне в нагрудный карман пиджака десять франков.
Я, не вставая, положил гитару на колено и провел рукой по струнам. Бгггг… Ну, лови.
Карташева пробрало. А Савва и вовсе повлажнел взглядом. Художники, затихнув ко второму куплету, устроили овацию. Ничего не понимающие американцы на всякий случай тоже заулюлюкали и зааплодировали.
— Славная песня! — Сказал Ламанов — эту-то, ты сочинил?
— Да нет же, Савва! Это один татарин из Москвы.
— Где ты только этих инородцев слушал?
— Ну какие нахер инородцы? Пушкин тоже что ли? Нет уж. Если родился в России, то все — русский. А сам можешь считать себя кем хочешь.
— До свидания, господин Кольцов. Я в Париже еще неделю. Надумаете, вахмистр знает, где меня найти.
— Всенепременно, господин Карташев. Всего доброго.
В шляпу мне накидали почти сто франков. А неплохо так. Глядишь, и окно все же вставлю.
Глава 4
После встречи с берлинским посланцем прошло больше двух недель. Когда дни похожи один на другой, время летит незаметно. Днем я гулял по Парижу, вечерами пел в кафе. Ловко уклоняясь от мсье Роже, мечтающего погладить меня по заднице. Как бы мне не настучать хозяину по репе. Только, боюсь, после этого придется искать новую подработку. Он, кстати, судя по всему, это чувствует, и не наглеет. А может, не хочет терять доход, что я ему несу. Вечерами кафе полностью забито желающими меня послушать.