— Ну, Ванечка, ты так долго! — и собралась заплакать. — Помогите Моисею Соломоновичу!
Не будет плакать моя Вяземская. Вот еще! Просто пылища вокруг. Посмотрел в темный угол за дверью. Вот же я, победитель террористов хренов. И не заметил. А в углу сидел, привязанный, как и Наташа, господин Тейманис. Изрядно побитый. Но живой. Ну совсем интересно!
В коридоре послышался шум. Я перехватил пулемет.
— Свои! — это Яков.
— Зайди! — не опускаю ствол.
Якова прикрывал Жюль, друг Гастона. Кажется, он не безнадежен. Не поперся за Яковом.
— Все нормально? Давай тогда сваливать!
Я показал на Тейманиса. Мейдель присвистнул. Я показал Якову глазами на мужика. Он кивнул. Подхватил её на руки и пошел на выход.
Возле главного входа стояли две машины. Обычные такси. Только от Батиста. Гастон сгрузил Тейманиса в машину. Подошли Марк с Саввой. Гастон и Жюль схватили канистры и убежали в дом. По нашей договоренности, кроме оплаты, они на три минуты получают дом на разграбление.
Я подошел к Наташе.
— Ты сейчас летишь в Женеву. Поживешь у Саввы. Прости меня. Недели через две можно будет вернуться. Ладно?
Она долго на меня смотрела. Потом кивнула. Поцеловала и сказала:
— Кольцов. Я тебя ненавижу.
Мне стало легче. Примчались бандиты. От дома потянуло гарью. Такси с Наташей, Саввой, и Тейманисом отъехало первым. У Гастона на боку появилась объемная, плотно набитая сумка. Они, с Марком, уселись во второе такси и уехали. Мы с Яковом пошли на рю Де ла Мар. Я там запарковал свой Ситроен. Все оружие мы бросили на месте.
Говорить было невозможно. Салют продолжал греметь за спиной. Вся операция заняла, по часам, четыре минуты. Я с господином У договорился на двадцать. Думаю, на этом фоне наши шалости толком и не услышали.
Когда мы садились в машину салют бахнул напоследок и стих. Навалилась темнота, но вдали разгоралось другое зарево.
— Как думаешь, сгорит целиком?
— Сто литров бензина. Должно. Или Гастон вообще дите.
Я тронул автомобиль. Теперь нужно догнать поезд. Ничего сложного. Судя по расписанию, он отъехал еще километров на двадцать. Через час догоним.
— В кабинете было двое. Оба ранены. Я их добил. Двоих уложил Савва в гостиной. Больше в доме никого не было. — сообщил Яков.
— Хорошо. Теперь главное, чтоб погода позволила им улететь.
— Я расспросил господина в кабинете, и мужика в подвале. Оба назвали одно имя. Густав Ротшильд. Он приказал.
— Надо же! Кто бы мог подумать!
И я врубил вторую, энергично разгоняя авто. И выруливая на Северное Шоссе. До Компьеня семьдесят верст, успею. Если нет, то следующая точка — Вокзал Нуайон. Туда точно успею.
Потом я рулил, а Яков сидел рядом и боялся. С точки зрения двадцать первого века я спокойно ехал. Несчастный барон, услышав что мы едем быстрее ста километров побледнел. Я хмыкнул, не говорить же ему, что я, к себе за город, и двести ездил.
Как не удивительно, но мой план вполне сработал. Не имея никаких спецсредств, и подготовленных людей, выход мне виделся один. Подавляющее огневое превосходство и крайне агрессивный штурм. Нужно было не только Наташу освободить. Но и свалить. Похоже, я перестарался. Времена патриархальные. Они явно не ожидали такого. Плевать. Полиции, в реальности, кроме слухов предъявить нам будет нечего. Яков рядом закашлялся. Бедняга. Протянул ему флягу с водой. Повезло мне с товарищами.
В жизни у меня бывало по всякому. Но с друзьями везло всегда. Да и лейтенант Островский, как оказалось, был прав. Нас было пятеро. Фа-фа, Харя, Портос, Мирза и Я — Цент. Сначала я был Центр. В строю по центру стоял. Но стерлось до цента. Больше не стоит, говорил Харя. Сергей Нерадов. Питерский интеллигент, стрелок-перворазрядник. Родители-артисты мечтали из него сделать, о ужас, хореографа. Отсюда — Харя. Узбекский татарин Агифат «Фа-фа» Исмагилов. Узбек Азат «Мирза» Мирсатов. Невзрачный питерский татарин Арамис «Портос» Дашкин. И я. Интеллектуалы, призирающие нашего замполита, и этого не скрывающие. Пантелеев и Гондю написали рапорта. И отбыли в Канск. Остальные парни быстро втянулись. А я попал с освобождением заложника. Никак не удавалось обхитрить Островского. Пока я, три месяца тренируясь каждый день, не решился кинуть шарик подшипника. А потом и прикладом по лицу. Отрабатывал-то висок. Но сместил и по челюсти. Когда наш прапор вправил Островскому челюсть, тот сказал «Вот можешь же, Кольцов, бля!». И мы побежали дальше.